Читать книгу - "В СССР геев не было! - Ванда Лаванда"

Михаила в комнате не было, компьютер был выключен, а Мила даже не заметила, когда он вышел. Интересно, а он обратил внимание на то, чем она занималась, или просто закончил свои дела и оставил ее наедине со своим ток-шоу?

– Ага, не то слово, – немного заторможенно ответила девушка, всё ещё обдумывая прочитанное. – Что-то потерял?

– Миша спрятал мои сигареты, – негодующе воскликнул Ярослав Александрович, захлопнув очередную дверцу, а затем стал выдвигать ящики. В верхнем были всякие ключи, во втором – документы, чеки и квитанции, а в третьем – швейные принадлежности. – С этой чертовой болячкой, он не хочет мне давать курить даже обговоренные две сигареты в день. Я уже на стенку лезу!

– А бабушка рассказывала, что ты бросил, когда мой папа родился, – с вопросительной интонацией произнесла Мила, и старик кивнул. – Так почему не бросишь снова? Да и зачем вообще начинал?

– Девяностые, – со вздохом ответил Ярослав, как будто бы это все объясняло. – Тяжело было. Ну и я решил, что лучше буду курить, чем пить. А впервые попробовал в армии. Знаешь же присказку, кто не курит, тот работает?

– Вообще-то, кто не работает, тот не ест, – поправил Славу Михаил, вернувшийся в гостиную, и пристально посмотрел на внучку. – Ты нашла, что искала?

– Я нашла кое-что другое, – призналась Мила и слегка подтолкнула пластиковую коробку на журнальном столе.

По реакции Михаила стало очевидно, что он действительно не влезал в то, чем занималась крестная внучка, а просто закончил свои дела и ушел из комнаты. А теперь он поджал губы, скрестил руки на груди и при этом выпрямился, хотя для его лет у него и так была отличная осанка. Гайдук всем своим видом выражал неодобрение, но, почему-то, молчал и даже отвел взгляд. Его не интересовало, что нашла Мила в его вещах, он точно знал, что внутри коробочки с цифровой подписью.

А вот Ярослав, наоборот, заинтересовался. Он посмотрел на стол, а потом на внучку.

– А что это? – с интересом спросил он, бросив свои поиски сигарет, и прочитал вслух: – Семьдесят второй, семьдесят четвертый?

Мила не стала отвечать, ей было очень неловко перед крестным дедом за свой поступок, но при этом жутко хотелось задать интересующие её вопросы. Например, где письма Михаила к Ярославу? Или, почему он продолжал писать, учитывая, что Слава ему месяцами не отвечал? И, конечно же, как можно сохранить отношения на расстоянии в течение двух лет? Продолжал ли Михаил любить Ярослава? Продолжал ли Ярослав любить Михаила?..

Но всё, что могла девушка, это молча наблюдать за тем, как её родной дедушка сел на пол перед журнальным столиком и открыл крышку. И, увидев старые пожелтевшие конверты, слегка побледнел и спешно закрыл коробку обратно.

– Мои письма? Ну, конечно, – Ярослав Александрович неловко и смущенно потер шею ладонью. – С семьдесят второго по семьдесят четвертый, когда я служил.

– Это мои письма, – жестко исправил Смирнитского старик. Потому что Слава писал их для него, а значит и их хозяином был он.

Ярослав кивнул, немного покрутил коробочку, думая, открывать ее снова или не стоит. С одной стороны, ему было интересно перечитать собственные «сочинения» такой многолетней давности. С другой стороны, Михаил был прав, и Ярославу нечего было лезть в его вещи без разрешения. Кстати, как и Миле.

– А где твои письма? – вдруг, осмелев, спросила девушка то ли у Михаила Петровича, то ли у Ярослава Александровича, но все поняли, про какие именно письма она говорит.

– Те письма, что я писал, были у Славы. Я не знаю, где они теперь, – Гайдук ответил на вопрос очень сухо, и Смирнитский снова побледнел. Ему бы очень не хотелось рассказывать любимому, что он с ними сделал. А Михаил тем временем продолжил говорить с крестной внучкой уже сквозь зубы: – А тебе не знакомы термины «тайна переписки»? Личные границы? Частная жизнь? Приватность, в конце концов?!

Мила покраснела и опускала голову всё ниже с каждым вопросом. Косая челка упала ей на лицо, закрывая глаза.

Никто не шевелился и не издавал ни звука. Михаил был воспитанным и сдержанным ровно до того момента, пока его не выведут из себя каким-нибудь поступком из ряда вон. Как, например, чтение чужих писем. Хотя Мила и знала об их отношениях в молодости и теперь, хотя в самих текстах не было ничего компрометирующего, ведь они использовали шифр, всё равно это было подло – влезать в такую сферу жизни. И Михаил Петрович был зол и рассержен. Он судорожно соображал, как выйти из этой ситуации с наименьшими потерями, не наломав дров. Но при этом единственным его желанием было накричать на Милу, выставить её за дверь, а затем устроить Ярославу разбор полетов, с допросом, почему он не сохранил ни одного его письма…

– Зачем ты их хранишь? – вдруг спросил Слава, прервав размышления Миши.

– Чтобы помнить, что не только я и моя ревность виноваты в том, что произошло в семьдесят четвертом году, – уже прорычал Михаил, хмурясь.

Решение, как избавить себя от угрызений совести из-за своих поступков, было найдено. Михаил решил попросту сбежать от конфликта. Он подошел к столу и забрал коробку с письмами. Открыв второй шкафчик справа, он засунул руку между полотенец и вытащил оттуда две пачки сигарет и кинул их в Ярослава, которые тот от неожиданности не успел поймать, и они прилетели ему, ударившись в плечо и грудь. Не убирая коробку обратно в шкаф, а прижав ее к груди, он поспешно вышел из комнаты, громко хлопнув сначала дверью гостиной, а затем и спальни.

Слава, поднял одну пачку с колен, зашуршал полиэтиленовой упаковкой, чтобы снять её.

– А ты не пойдешь за ним? – осторожно спросила Мила. Она понимала, что переступила черту не только в отношении Михаила, но и в отношении Ярослава, ведь это была их переписка.

– Нет. Это глубокие раны. Если пойду сейчас, мы только поссоримся, обвиняя друг друга в старых ошибках, – Слава достал сигарету и взял ее в рот, задумчиво пожевывая фильтр. – И ты не ходи к нему. Вижу, ты хочешь извиниться и всё объяснить, но лучше сделать это позже.

Мила тяжело вздохнула и перевела взгляд на другую коробку, с фотографиями. Ярослав протянул руку и взял один снимок. Судя по надписи на обороте, это был шестьдесят четвертый год. Год, когда Михаил окончил восемь классов и поступил в техникум.

– Ну как, подойдет что-нибудь отсюда для нашей идеи? – сменил тему разговора дедушка и посмотрел на внучку.