Читать книгу - "Тайны пустоты - Валентина Ильинична Елисеева"

не смог понять, получилось ли у него сделать это, поскольку единственное, что он ощутил – усиление боли. Стейз начинал ненавидеть боль. Она мешала ему вернуть память о прошлом и понять настоящее. Злость на боль стала вторым его чувством.

Время текло, как и прежде отмеряемое по промежуткам приливов и отливов боли. Иногда боль утихала настолько, что память выдавала связные картины далёкого-далёкого прошлого, в котором его водил за руку отец, а мать учила его правильно держать ложку. Понемногу Стейз вспоминал себя. И эти воспоминания создавали надёжную опору, за которую мог ухватиться его подвешенный в пустоте разум, лишённый связи с внешним миром.

Отчётливым физическим ощущением, давшим представление о пространстве, стало разделение боли. Если раньше болело всё, создавая иллюзию вездесущности боли, как таковой, то теперь она разбилась на отдельные участки. К Стейзу вернулось ощущение своего тела: он чувствовал руки, в которых боль была меньше, и ноги, горевшие огнём. Он чувствовал приступы боли в теле от своих движений, от глубоких вдохов-выдохов, но был рад, что ощущает что-то помимо осточертевшей боли. Настораживало, что все ощущения по-прежнему являлись внутренними, никак не соотносясь с внешними источниками. Он не ощущал трения одежды, дуновения ветра, вообще ничего не чувствовал кожей! Он утратил не только зрение и слух, он лишился и обоняния с осязанием. Вопрос «из-за чего так произошло» долго терзал Стейза, заставляя его с остервенением понукать свою память, проталкивать её от детства к юности и дальше. Что с ним произошло? Откуда пришла боль?!

И в памяти разорвалась ослепительная вспышка. Вспомнилась наливающаяся багрянцем распухающая звезда, прорывающаяся через выставленные заслоны, и он на командирском мостике пятого круга. Затем затопивший всё вокруг нестерпимый свет и немыслимый жар, прожигающий комбинезон, который позволял плавать в расплавленном металле. Каким чудом его успели выдернуть из недр раздувшейся звезды в самый последний момент, до того, как он сам превратился в газовое облачко? Когда-нибудь он узнает это, а пока...

«Я – Первый стратег Альянса. Я вспомнил весь смысл слова «я». Меня спасли из огненного ада и я выжил, но это вторично. Первостепенно другое: удалось ли остановить вхождение в резонанс ближайших звёзд или серия коллапсов продолжилась? Рванёт ли следующая звезда из списка, если эту удалось законсервировать? Какова причина взрыва, ничем не обоснованного с точки зрения современной астрофизики? И что с Ташей? Где она, что с ней происходит сейчас, не задело ли её серией взрывов?!»

У него было много-много времени для поиска ответов и ни единого способа узнать их из внешних источников информации. Встроенный чип молчал и не реагировал на телепатические приказы активировать для связи находящееся рядом оборудование, рассчитанное на приём мыслеобразов. Вероятно, чип повредило огнём или его демонтировали на время выздоровления, поскольку Стейз не мог представить себе медицинскую капсулу, не оснащённую функцией телепатического контакта с тяжелобольным пациентом. Как бы то ни было, связь с миром была обрезана. Первый стратег галактик отныне существовал только в глубинах собственного сознания, в ещё одном подпространстве реальной вселенной. Оставалась надежда, что когда-нибудь он вынырнет из безмолвной слепой пустоты.

...

Хирург осматривал беспокойно мечущегося пациента, сноровисто меняя его повязки и вслух восхищаясь запасом прочности тела иномирянина. Беспокоило Хеймале полное отсутствие тактильной чувствительности у больного.

– Он никак не реагирует на мои действия. Похоже, он попросту не замечает их, не чувствует прикосновений к себе, – озабоченно сказал врач охотнику Хадко, стоявшему поблизости на случай, если пациента придётся срочно обездвиживать.

Прислонившийся к дверному косяку охотник бросил беглый взгляд на временную хозяйку комнаты, нервно комкающую в руках чистое полотенце, и заговорил, как и врач, на ненецком наречии:

– Ты ей не сказал об этом?

– К чему тревожить раньше времени? Онемение – частое явление при сильных ожогах. Нервные окончания ещё могут восстановиться, кожа-то затягивает поверхность ран. Но опасность, что осязание к пострадавшему не вернётся, есть. Честно говоря, я впервые сталкиваюсь с тем, что человек выжил после столь глубоких сплошных ожогов, и не берусь делать прогнозы. Темпы регенерации потрясают воображение, но насколько всеобъемлющи процессы восстановления? Реакция зрачков на свет до сих пор отсутствует, в том числе – на монохроматический синий свет, что заставляет предполагать нарушение передачи импульса по зрительному нерву или, что хуже, по участкам головного мозга. Его бы на МРТ отвезти...

В этот момент пациент на постели зарычал, выпуская мощные острые клыки, особенно сильно дёрнулся и кисти его рук окутались голубоватым свечением. Охотник выпрямился и сделал шаг к кровати, Таша вскрикнула, врач шустро отскочил, дожидаясь, когда пациент затихнет. Вопрос о поездке на обследование отпал сам собой.

– Он живёт в себе и неизвестно, насколько он вообще осознаёт себя. Возможно, такова реакция его психики на чрезмерно сильную боль – неизвестно, насколько земные обезболивающие препараты помогают уроженцу другой планеты. Если проблема имеет психологические корни, то всё наладится, когда раны окончательно заживут, – задумчиво сказал Хеймале, возвращаясь к замершему мужчине, заканчивая перевязку и подключая капельницу с питательным раствором. Больного приходилось кормить внутривенно, поскольку он не чувствовал попыток его накормить, не глотал еду, и любое кормление с ложки было связано для него с риском подавиться.

Таша подошла, присела на край кровати и взялась держать руку больного, чтобы тот при случайном повороте не выдернул из вены спасительные иголки.

– Если после полного восстановления кожного покрова ситуация не изменится, то повезём его на МРТ и всё выясним, – твёрдо сказала она мужчинам на ненецком. Те изумлённо вскрикнули, Хадко покраснел, а Таша объяснила: – Мне встроен универсальный переводчик, позволяющий самым разным народам Альянса общаться друг с другом, так что я теперь – абсолютный полиглот. Я и сама обратила внимание, что Стейз не замечает моих прикосновений, не реагирует на сильный свет и резкие звуки, но он выздоровеет. Хадко, ты отправил моё письмо по почте?

– Да, но почтовый грузовик приезжает к нам раз в неделю, так что до твоих родителей послание доберётся не скоро. Они знают, что ты жива и... изменилась?

– Я сообщала им об этом, но не в курсе, насколько они поверили моим письмам – раньше у них не было возможности написать мне ответ.

– Они поверят твоим рисункам, – заверил Хадко, подходя к стене и рассматривая новый, появившийся на ней лист. – Ты никогда не устанешь рисовать своего инопланетянина, да? Всего три пейзажа посёлка, на остальных картинах только он. Эй, почему слёзы заблестели? Что такого я сказал?

– Ничего, просто нервы. Если мне удастся