Читать книгу - "Дороги хаджа - Самид Агаев"

– Это вода, – поскольку ему никто не ответил, добавил, – Вода не утоляет жажды, я помню, пил ее однажды.

Девушки зааплодировали.

– Спасибо, – сказал Али, – но я лишь передатчик. Это сказал Омар Хаям. Кстати, не здесь ли он. Я бы потолковал с ним. Насчет пития.

Девы покачали головами.

– Нет, ну ладно, – он выплеснул воду на землю. – Назар что-то говорил, будто бы вино не все время течет, набери красавица еще раз.

И, когда его просьбу выполнили, попробовал и заметил:

– Теперь, я понимаю, почему от райского вина не болит голова. Да потому что это не вино. Но что мы будем делать в такой приятной компании и без вина.

– А разве нашего общества недостаточно? – спросили девы.

– Достаточно, к чему Бога гневить. Но всегда хочется улучшить. Или как говорит, мой друг – усугубить. Ведь совершенству нет предела.

И тут взгляд его упал на знакомый предмет.

– А что это за сосуд похожий на кувшин из некрашеной глины. Кажется, он был у меня в руках, когда я вознесся сюда.

Кувшин стоял, чуть кособочась, и выглядел здесь инородным предметом. «Они кричат, кривы мои бока, – вспомнил Али, – что ж дрогнула горшечника рука» ^[19]. Али не стал просить дев принести его, опасаясь, за сохранность. Сам пошел за ним, взял в руки, ощутил его холодную твердую прохладу. С опаской пригубил и распознал тот божественный вкус.

– Оно самое, – улыбнулся он и вернулся в беседку на ковры и атласные подушки. Затесался в самую гущу женских тел, которые так волновали его. Он уселся удобнее, скрестив ноги, не выпуская кувшин из рук. Но одна из девушек взяла сосуд и сама наполнила серебряную чашу.

– Спасибо, дорогая, – сказал Али.

Под прозрачной тканью ее одеяния ничего больше не было, и Али мог по достоинству оценить формы гибкого стана. На темный треугольник внизу живота он старался не смотреть.

– Как зовут тебя? – спросил он, с трудом извлекая звуки из пересохшего горла.

– Ева, – ответила девушка.

– Ева, а где же твой Адам? – пошутил Али. Шутка вышла плоской, но все засмеялись.

– Ты мой Адам, – сказал Ева, выказывая знакомство с предметом разговора.

– Ответ правильный, – заметил Али.

Он сделал несколько глотков и отдал подержать чашу девушке по имени Саида.

– Смотри, не расплескай, – предупредил он ее.

Смуглянка улыбнулась, приоткрыв ряд жемчужных зубов.

– Не из наших ли краев будешь, красавица, – спросил он, – что-то я чувствую в тебе родное.

Саида склонила голову в знак согласия.

– Я так и подумал. А вы девушки здесь еще что-то играли, пели.

– Нет, господин, мы только играли, и это тоже часть замысла.

– Ну, так спойте. Кто поет, Ева, ты?

– Нет, господин. Хорошо поет София.

Одна из девушек тут же, не дожидаясь музыкального сопровождения, запела. Али взял у Саиды чашу с вином. Голос Софии зазвучал и заставил Али забыть обо всем. Ничего не существовало кроме ее пения. Ласковая волна затопила его и наполнила сознание какими-то далекими, давно забытыми воспоминаниями. В них был легкий морозец зимнего байлаканского утра, материнский смех, запах свежеиспеченного хлеба. И что-то еще, смутно знакомое определение, которому он не мог дать. Когда голос, отзвучав умолк, Али пришел в себя и почувствовал влагу на щеках. Он вытер слезы и тяжело вздохнул.

– Ты загрустил, господин, – всполошились девушки. – Мы сейчас же развеселим тебя.

Али попытался их остановить, но девушки вскочили на ноги и выстроились в определенном порядке, и негромко хлопая в ладоши, стали двигаться, совершая одинаковые танцевальные движения. Двое из них взяли в руки танбур и гобой. Зазвучала быстрая, ритмичная музыка. Их лица были радостны, движения пылали страстью. Али сам почувствовал, что не может усидеть на месте. Он схватил бубен, лежащий на ковре и стал бить в него, стараясь попадать в такт прыжкам и поворотам танцовщиц. Одна из девиц подбежала к нему, схватила за руку и увлекла в круг, в квадрат, в треугольник. Фигура, составленная из танцовщиц, все время менялась. Али оказывался то во главе, то в центре девушек. И вместе с ними синхронно совершал движения так точно, ловко и уверенно, словно всю жизнь только и делал, что репетировал с ними. Девы то и дело выкрикивали задорные словечки, подбадривая себя, и Али кричал вместе с ними. Наконец музыка кончилась. Разгоряченные девицы, сбрасывая с себя тонкие и прозрачные шелка бросились к источнику и попрыгали в него, хохоча, веселясь, брызгаясь. Вода словно закипела от их обнаженных тел.

– Иди сюда, – кричали они, маня к себе Али, – ты весь потный. Надо охладиться.

Али потрогал лоб, он, действительно, был мокрый.

– Что ты медлишь, – звали девы, – или ты опасаешься нас?

– Не опасаюсь, – возразил Али, – еще чего.

– А чего медлишь?

– Удовольствие растягиваю, – сказал Али.

И сорвав с себя одежду, нагой прыгнул в источник, оказавшись, поистине, в сердцевине райского сада. От изобилия девических персей рябило в глазах.

– А все же нет, худа без добра, – заметил Али, не зная, куда девать руки. Какое бы движение он не делал, сразу натыкался на чью-то грудь, бедро, живот или лоно.

– А что было бы, если в этом источнике было вино.

– Ты прав, о многомудрый, – хором сказали девушки, – зачем нам вино, когда мы и так пьяны от твоего присутствия.

– Хорошо сказано, но все же я не буду столь категоричен. Налей мне, Мария, из того кувшина.

Мария выбралась из воды и принесла полную чашу, но Али вернул ее.

– Захвати кувшин, – сказал он, – чего ходить взад-вперед, только волновать понапрасну.

Мария послушно вернулась и взяла кувшин.

– Это другое дело, – заметил Али, приятно было ощущать в ладонях неровную глиняную поверхность, зная, что она не выскользнет из мокрых ладоней. – А ты, почему такая сердитая? – спросил он, обращаясь к Саре.

– А почему ты меня не попросил сходить за вином? – обиженно сказал Сара.

– И меня! И меня! – раздались голоса.

– Тихо, девушки, не ссорьтесь! – урезонил их Али.

Все успокоились, кроме Сары, которая продолжала смотреть в сторону. Али приблизил губы к ее уху, и чтобы другие не слышали:

– Просто я хотел, чтобы ты была рядом.

Сара улыбнулась, отобрала у него кувшин, сказав:

– Негоже самому себе наливать, так и спиться недолго.

– Рассредоточьтесь немного, – попросил Али, – а то у меня в глазах рябит.