Читать книгу - "Самозванец - Селеста Брэдли"

Она была на грани истерики, и ее последней мыслью было: по крайней мере она выходит через дверь…

Далтон вышел из дома Рирдона, его взгляд был невидящим, выражение лица мрачным. Джеймс догнал его недалеко от дома. Новый день обещал быть таким же серым, как и лицо Далтона.

Джеймс настороженно посмотрел на него. Он никогда не видел Далтона таким.

– Он не может держать ее под замком, ведь она не совершила никакого преступления.

Далтон покачал головой:

– Ливерпул думает иначе. – Казалось, жизненная энергия навсегда покинула этого человека, его голос, как и его глаза, стал абсолютно бесцветным. – Во-первых, она явная реформистка. А это опасно, по мнению такого консерватора, как премьер-министр. Во-вторых, я только что роковым образом решил ее судьбу, выказав к ней свое расположение.

– Далтон, я знаю, что Ливерпул много лет для тебя был своего рода наставником, таким как ты для меня.

– Ничего подобного. Ты один из моих людей, Джеймс. Мой брат. Ливерпул считает меня инструментом в своих руках. По крайней мере считал до всей этой истории. Теперь, как я понимаю, он считает меня бочонком с порохом. И хотел бы держать меня подальше от огня.

– Подальше от Клары, – сказал Джеймс.

– Абсолютно точно.

– И что же ты намерен делать?

– Что я могу сделать? – Он повернулся к Джеймсу и холодно поднял брови. – Я пэр и джентльмен. У меня есть должность и ответственность. И я не стану предпринимать никаких противозаконных действий.

– Нет, нет, конечно, нет, – сказал Джеймс.

– Вот и хорошо.

Джеймс готов был поклясться, что в серебристых глазах Далтона зажегся огонек.

– Ливерпул в этом уверен. – Далтон свирепо оскалился. – Оденься соответственно, Грифон. Сегодня ночью нам придется карабкаться по стене.

Комната Клары в старом дворце походила на комфортабельно обставленную тюремную камеру. Ее заперли в комнате, предназначенной для приема дипломатов, расположенной Далеко от оживленных коридоров и переполненных залов заседаний парламента.

Из окна открывался вид на расположенные ниже крыши и на Темзу. Комната находилась на пятом этаже, и Клара понимала, что о побеге через окно не может быть и речи.

Единственная дверь охранялась парой гвардейцев в красном. На любую ее просьбу они отвечали вежливым отказом, приходил доктор, сделал ей перевязку и, уходя, заверил, что у нее останется лишь едва заметный крошечный шрамик.

Она пыталась убедить себя, что ей не о чем беспокоиться, Далтон находится там, где, вероятно, обсуждают вопрос, капающийся ее дальнейшей судьбы, и не допустит, чтобы с ней что-либо случилось.

Не допустит? Он разрывается между сердцем и долгом, и еще неизвестно, что предпочтет.

Ее багаж был доставлен к ней в комнату. Неизвестно, как долго ей придется жить в этих четырех стенах. Она раздраженно подумала: что бы сказал Ливерпул, если бы она их разрисовала?

Торогудовская версия Сикстинской капеллы. Клара улеглась на шелковое покрывало и стала рассматривать позолоченный потолок.

На покрытой простой штукатуркой части потолка она нарисовала бы юного принца, зачарованно внимающего молодому Уодзуэрту, разворачивающему перед ним их революционные планы. На другом рисунке изобразила бы раскаявшегося Георга, который стыдливо признается в своих страхах отцу Натаниеля, а из-за двери за ними будет подсматривать ребенок с зелеными глазами Натаниеля.

Возможно, каждая виньетка будет скомпонована из крошечных фигурок членов «Клуба лжецов», выполняющих свои миссии. За короткий срок всего этого не нарисуешь, но времени у нее более чем достаточно.

В дальнем уголке она нарисует вошедшего в доверие к «Рыцарям Лилии» Натаниеля во время их очередного собрания, а в углу изобразит малодушно сжавшуюся в шкафу фигурку, которая отчаянно пытается сделать кое-какие наброски.

Она нарисовала бы Далтона, человека света и тени, разрывающегося между своими привязанностями, между любовью и долгом, возможно даже, изобразила бы рядом и себя в виде ужасной гарпии, рвущей зубами и когтями его темную половину.

Она столько всего натворила за последние несколько недель, и из-за нее пострадали хорошие люди.

Если так и дальше пойдет, за год она может поставить Англию на колени. Наполеон должен быть благодарен ей – она льет воду на его мельницу.

Клара перевернулась на живот, воображаемые рисунки над головой были живым укором.

Она незаконно проникла в дом к этому негодяю Уодзуэрту, но лишь затем, чтобы восстановить справедливость, и чем это обернулось? Помощь Розе – дело, несомненно, доброе. Рисунки сэра Торогуда тоже, они привлекали внимание к тяжелому положению бедняков.

Но была одна ночь тайных происков, один неправильно понятый разговор, один лишний рисунок.

Один лишний рисунок…

Она села, всю апатию как рукой сняло. Один рисунок начал всю цепь событий – один рисунок мог остановить ее.

Бумаги в комнате не было. Ливерпул забрал даже чернила. Она безжалостно оторвала кусок обоев от неприметного места на стене за кроватью. Обратная сторона бумаги была достаточно чистой, не считая засохшего клея. Каблуком соскоблила сажи из камина, собрала ее в бокал, принесенный по ее просьбе вместе с кувшином с водой.

Она по капельке добавляла воду, пока не получилась густая паста не самых подходящих чернил. Это не имело значения, поскольку гравер мог исправить неровности бугорчатых линий. Важно сделать последний рисунок сэра Торогуда как можно быстрее.

Вместо пера она использовала шпильку для волос. Склонившись над клочком бумаги при слабом свете единственной свечи, Клара тщательно, дюйм за дюймом, выводила четыре фигуры: одну на центральном пьедестале, вторую, частично скрытую, позади, и две, подобострастно согнувшиеся, по бокам – все они тянулись к возвышавшейся над ними фигуре.

Увидев этот рисунок, все вспомнят карикатуру «Флер и поклонники», но это изображение дает совершенно новый взгляд на тему и поможет устранить все созданные ею проблемы.

Она работала до поздней ночи, пока не заболели глаза, а свеча не превратилась в светлый фитилек в луже воска. Наконец в мерцании угасающей свечи был нанесен последний штрих.

Когда комната погрузилась во мрак, она опустила голову на руки.

Рисунок получился на славу.