Читать книгу - "Юджиния - Александр Минчин"

— Вы всегда так пьете? — спросил доктор.

— Только по особым событиям, — не улыбнулся Александр.

— И не пьянеете?

— Пьянею, но с трудом.

— Идемте, я вас провожу.

— Я найду дорогу сам.

— Мне все-таки хочется, — сказал раковый доктор. Не произнеся чуть не сорвавшуюся фразу: вам не стоит больше пить. — Зайдем ко мне, выпьем «на посошок».

Доктор жил на Пятой авеню, недалеко от отеля. Александру в данный момент было все равно, с кем пить (даже с раковым доктором), и он согласился.

Вышла хозяйка квартиры и, поприветствовав обоих, проводила их в кабинет. Вскоре были поданы закуски.

— Я отвлекаю вас от обеда с супругой.

— Водку или что-то другое? — спросил доктор.

— Водку, если только замороженная…

— Есть и замороженная. Я иногда балуюсь…

Он с еще большим удивлением посмотрел на хозяина. Обычно в американских домах водку всегда держали теплой и лили прямо в лед — варварский обычай.

— А что вы любите под водку? Вы ничем не закусывали в баре.

— Маслины.

— А что-нибудь посущественней?

— Огурец.

Доктор невольно рассмеялся и вышел из кухни. Они уселись со стаканами водки и посмотрели, оценивающе, друг на друга.

— Вы не так слабы, как я думал, — сказал гость.

— Вы не так раскисли, как я ожидал после первой встречи, — сказал хозяин.

Александр усмехнулся.

— Ваше здоровье, доктор! И чтобы мои мысли никогда не посещали вашу голову.

— Отчего же, я знаю, что за мысли у вас в голове. Это самое простое: вложить в рот и нажать на курок. Гораздо сложнее — помочь ей выжить.

— Вы, случайно, не Фрейд? — сделал большой глоток Александр.

— Нет, я доктор Мортон.

— А что, доктор, речь идет о жизни и о смерти?

— Я думаю, вы прекрасно знаете, вы вчера целый день провели в библиотеке.

— Откуда вы знаете?

— В моем отделении стены имеют уши.

— Не кажется ли вам, что это вторжение в частную жизнь пациентов?

— Для меня гораздо важнее знать психологическое состояние, настрой моих пациентов, чем думать об их конституционных правах.

— Вы всегда так безошибочны?

— Я порой ошибаюсь, но не тогда, когда это касается больных.

— Поэтому вы — лучший?!

— Есть и другие хорошие доктора. Например, в Бостоне.

Александр ничего не сказал и выпил водки. Раздался звонок, доктор вышел в другую комнату и взял трубку. Вернувшись, он сел на прежнее место.

— О чем ваши книги, которые вы пишете?

— О жизни, о любви.

— В них все кончается хорошо?

— Нет, никогда.

— Отчего, вы не верите в хороший конец?

— Не тогда, когда это касается моей жизни.

— То есть вы видите стакан наполовину пустой, а не наполовину полный.

— Вам долить?! — пошутил Александр.

— Это хорошо, что вы не утеряли чувство юмора.

— Как моя Юджиния? — неожиданно спросил Александр.

— Нехорошо. Очень поздно диагностировано заболевание. Кто обнаружил его?

— Я, — сказал Александр, — потом отвез ее к гинекологу. Он передал ее на обследование гематологу. Теперь ваша очередь.

Доктор Мортон добавил водки в оба бокала.

Александр встал.

— Простите, я должен навестить ее, она ждет.

— Мне только что звонили из отделения: Юджиния спит. Сегодня была очень болезненная процедура, пусть она отдохнет.

Александр сел.

— Вас всегда информируют о каждом пациенте в отделении?

— Нет. К Юджинии у меня особенное отношение…

— Почему?

— Я хочу помочь ей.

— Как и всем другим больным? Я надеюсь.

— Как и всем другим больным, — медленно проговорил доктор.

Они внимательно изучали друг друга, как перед дуэлью.

— Итак, — сказал доктор.

— Итак, — сказал Александр.

— Почему вы не спрашиваете меня о времени и о шансах?

— Мне это неинтересно.

— Вы первый, кто не задал мне этого вопроса…

— Я все-таки, наверно, отличаюсь от ваших соотечественников. Нас волнуют разные вещи.

— Это общечеловеческий вопрос.

— Значит, я не общий человек. Я знаю, что Юджиния будет всегда. И ни один доктор этого не изменит. Даже вы.

— Кто ваши любимые писатели? — спросил доктор.

— В американской литературе, русской или европейской?

— По порядку, который вы предложили.

— Фолкнер, Фицджеральд и Томас Вулф. И очень люблю «Над пропастью во ржи».

— А из русских?

— Лермонтов, любовные повести Тургенева, Куприн, Бунин и Андреев. Последний мало известен, даже в России.

— А Достоевский?

— Не терплю как человека, но не могу не признать гениальности и глубин созданного. Хотя слог — наикорявейший.

— А из философов?

— Фрейд, Юнг, Кьеркегор и Шестов. Хотя первые два занимались больше психоанализом.

— Кто такой Шестов?

— Гениальный русский литературный философ. Кончил свои дни в изгнании в Париже. Эта забавная страна изгоняла всегда все лучшее.

— Этого века? — Да.

— Он переведен на английский?

— Не всё. Я куплю вам книгу в университетском магазине, если она есть. Почему вы спрашиваете меня о литературе, когда речь идет…

— …о Юджинии. Хочу знать, из чего вы состоите, из какой начинки.

— Зачем?

— Вы — очень важная часть, элемент — в выздоровлении Юджинии…

— А, ну слава богу, а то я думал, что моя незаметная личность вас заинтересовала.

Александр налил себе бокал до краев и жестом предложил доктору. Тот кивнул — согласно.

— Почему, вы тоже интересуете меня.

— Я здоров.

— Вы хотите сказать, что я должен интересоваться только больными?

Александр поднял свою водку и внимательно посмотрел сквозь линзы докторских очков.

— Не мной по крайней мере. Я не ем гамбургеров.

— Никто не говорит, что Америка совершенна.

— Но эта, с позволения сказать, котлета — варварское творение. И вся культура такая — гамбургерная. Пресная, безвкусная, без приправы. Хотя есть гениальные музыканты, фотографы. Впрочем, театр — ужас, Голливуд — стал ужасом, поэзии — никакой, живопись — только коммерческая. Вошла хозяйка дома — дама.