Читать книгу - "Четыре сестры-королевы - Шерри Джонс"

Смеясь, она захлопывает за собой дверь и запирает на засов, ее тело звенит жизнью.

– Я видела по лицу, что ты испугался, – выдыхает Маргарита.

– Мы чуть было не устроили на корабле пожар.

– А чего ты ожидал от такой любви, как у нас? – снова смеется она.

Кто-то стучит в дверь. Слышится дрожащий голос Бартоломё, камердинера Людовика:

– Госпожа? Меня послал король. Мы слышали, что у вас что-то случилось. С вами все в порядке?

– Все хорошо, спасибо! – кричит она. – Я оставила ночную рубашку слишком близко к печке, вот и все. И выбросила ее в море.

– А мессир Жуанвиль? Я только что стучался в его каюту, и он не ответил. Его Милость не может уснуть и вызывает его.

– Он только что был здесь, чтобы убедиться, что я не пострадала. Наверное, теперь пошел к королю.

– Очень хорошо, моя госпожа. Скорее всего, мы разминулись.

Пока Бартоломё говорит, Жуанвиль натягивает рейтузы. Маргарита мотает головой, но он надевает камзол. Когда старый камердинер уходит, он уже надел туфли и застегивает плащ.

– Бартоломё так медлителен, что не дошаркает до Людовика и к утру. Она расстегивает его плащ. – Людовик послал его, просто чтобы избавиться. Он говорит с такими паузами, что Людовик не может дослушать.

– Маргарита, я должен идти к королю. – Его поцелуй выражает лишь вежливость. – Увидимся завтра ночью.

Он открывает дверь, и вот его уже нет. Маргарита стоит голая, даже без ночной рубашки, чтобы сохранить тепло. Она открывает дверь и видит пустую палубу, а на ней его.

– Жан! – шипит она. – Вернись! Когда закончишь с королем, возвращайся! Неважно, когда это будет.

Проснувшись, она даже не видит солнца – так высоко оно поднялось. Когда она выглядывает из маленького окошка, в ее голове стучит кровь. Слышится стук в дверь и голос Жизели:

– Моя госпожа, вы проснулись? Можно вас одеть? Жан-Тристан плачет, зовет вас.

Маргарита впускает служанку с порозовевшими от поцелуев океанского бриза щеками. Наверное, в роду Жизели был капитан, раз плавание так воодушевляет ее – или роман королевы горячит в ней кровь?

– Сэр Ланселот приходил этой ночью? – спрашивает она, натягивая Маргарите чулки.

– Не называй его так! – Маргарита делано смеется. – Да, приходил. Но ненадолго. Его вызвал король.

– Среди ночи?

– Я просила его вернуться, но он больше не пришел.

– Возможно, вы уснули и не услышали.

Маргарита ничего не говорит. Она лежала без сна до рассвета. Жан не вернулся.

По пути к детям она проходит мимо его каюты, но дверь закрыта, и она осмеливается заглянуть в окошко, хотя вокруг толкутся люди. Королева находит Жана-Тристана плачущим на коленях у няни. У него болят уши, и, опасаясь инфекции, мать посылает за лекарем, который прописывает чесночное масло. На корабле нет чеснока, поэтому она заменяет масло теплым компрессом и материнской любовью, около часа качая сына, баюкая, напевая ему, пока он не засыпает. Тогда его забирает няня, и Маргарита ускользает искать Жуанвиля.

Она бродит по кораблю, Жизель идет рядом, с зонтиком над головой – лучшее открытие, сделанное ею в Утремере. На ходу Маргарита смотрит по сторонам, вы-сматривая Жана среди солдат на палубе, но его нигде нет. Она идет в столовую, где команда устанавливает столы, потом в часовню. К ней подходит молодой священник с сияющим лицом, словно она Святая Дева. Он наверняка решил, что она пришла помолиться или исповедоваться.

– Я ищу своего мужа.

Недалеко от истины, так как Его Величество[50]провел бо́льшую часть утра здесь, отвечает он. Она идет к капитану и видит выстроившихся на палубе людей: сеньора Бомона и его сарацинского мальчишку-слугу; папского легата Одо и, наконец, Жана.

– Моя госпожа, – говорит он, кланяясь, и озирается. Не заметив никого поблизости, Жуанвиль шепчет: – Король подозревает нас.

Маргарита ощущает боль в груди, словно он ударил ее.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам сказал.

Появляется Людовик, за ним капитан. Глаза короля с покрасневшими веками смотрят на Маргариту, будто он проник в ее мысли и нашел их отвратительными. Она встречает его взгляд. На этот раз она не краснеет, хотя сердце заколотилось. Она не выдаст Жана.

– Моя королева, – говорит Людовик, – у вас дело ко мне или к моему верному рыцарю Жуанвилю?

– Мой господин, ваш сын Жан-Тристан заболел. В ухо попала инфекция.

– Снова? – Король еще пуще нахмурился. – Вы рожаете мне болезненных детей. Вы не подумали, что в этом ваша собственная вина?

– Простите, мой господин, я не понимаю.

– Ваша совесть чиста? Может быть, Господь наказывает вас за что-то? – Он бросает взгляд на Жуанвиля, чье лицо становится пунцовым.

– Я родила его в страшную жару, в языческой земле, и страх бежал по моим жилам, когда турки осадили Дамьетту. Я была там по вашему приказанию. – Он закатывает глаза, снова услышав эти жалобы. – Но я здесь не для того, чтобы искать виновных, – говорит Маргарита. – Наш сын болен. Может быть, нам по пути домой высадиться на Кипре, чтобы достать лекарство для него? Лекарь прописал чесночное масло.

– Задержать наше прибытие во Францию? Я думал, вам не терпится увидеть наших детей.

– Конечно, остановка будет необходимым злом, но…

– Зло, – возражает Людовик, – не бывает необхо-димым. – Он берет под руку Жуанвиля. – Мой дорогой рыцарь, что ты думаешь о нашем военном совете? Следует ли прислушаться к предостережению капитана о шторме при этой тихой погоде и укрыться в ближайшей бухте? Или лучше продолжать путь, уповая на защиту Господа?

* * *

Это началось как легкий бриз, приятное облегчение после летнего солнца, усиленного отражением, будто море – это зеркало, а корабль – лучина для растопки. Маргарита сидит на палубе в тени, чувствуя, как воздух целует ее в щеки, – не так приятно, как поцелуи Жуанвиля, но в последние дни приходится довольствоваться этим.

Его визиты к ней в каюту прекратились. В первую ночь без него она шагала по полу, предвкушая его стук, готовая услышать все, что сказал ему Людовик, и опровергнуть все обвинения, словно ее слова были пальцами, разглаживающими узлы вины. Чего лишаются их муж и жена из-за любви Маргариты и Жана? Определенно семеро детей, что она родила, включая умерших (и за что Бог наказал ее этими бедами?), вполне подтверждают, что она не отказывала Людовику в своем теле. Какая здесь может быть неверность, когда жена так далека от Жана телом, а Людовик так далек от нее душой? Что вообще означает верность? Проявила, например, супруга Жана неверность, отказавшись ехать с ним в Утремер? Проявляет Людовик свою верность, когда игнорирует ее, как безголовую статую?