Читать книгу - "Сашенька - Саймон Себаг-Монтефиоре"

Как бы там ни было, иногда Сталин демонстрировал задумчивую жалость к своим жертвам.

— Значит, Цейтлина расстреляли? — спросил он, покачивая своей волчьей головой.

— Нет, он был в том списке из 743 человек, который нарком НКВД 15 апреля 1937 года подготовил для вас и Политбюро на утверждение. Вы завизировали всем вышку, а напротив фамилии Цейтлина поставили прочерк.

— Один из моих прочерков? — пробормотал Сталин.

Берия знал, малейший намек: один штришок, оставленный Сталиным на листе бумаги, изменение тона голоса, поднятая бровь, — могли изменить чью-то судьбу.

— Да. Цейтлина не расстреляли, его сослали в Воркуту, он сейчас лежит в лагерном госпитале с воспалением легких, ангиной и дизентерией. Он работает в лагерном магазине.

— Я вижу, эти буржуи продолжают выкидывать номера, — сказал Сталин.

— Он болеет все время.

— Скрипучие ворота иногда крепче новых.

— Он может умереть.

Сталин пожал плечами, затянулся.

— Лаврентий Павлович, неужели вы полагаете, что «бывший» Цейтлин представляет реальную угрозу? Приезжай сегодня в Кунцево на обед. На огонек заглянут режиссер Чиаурели и несколько лихих грузинских актеров. Я знаю, ты занят, но если найдешь время… Сталин бросил через стол папку, Берия понял: это сигнал, что ему пора уходить. Встреча закончена.

17

Когда дядя Сашеньки, Гидеон Цейтлин, закончил обед — борщ, селедка и говяжьи котлеты — за своим столиком в Доме писателей в Москве, он надел мягкую фетровую шляпу и вышел на согретые солнцем улицы столицы. Он обедал со своими закадычными друзьями: «красным графом» — покладистым, мудрым и полным Алексеем Толстым, одним из любимых писателей Сталина (он создавал исторические романы о безжалостных царях); Фадеевым, много пьющим секретарем Союза писателей; Ильей Эренбургом, дешевым романистом, и хорошенькой дочерью самого Гидеона, Мушью, которая теперь преподавала в университете. Эти литературные львы наслаждались своими привилегиями: едой, вином, дачами в Переделкино, отпуском в Сочи, потому что они пережили эти ужасные 1937 и 1938 годы.

После обеда Гидеон, гигант с колючей бородой, квадратной челюстью и шаловливыми черными глазами, прогуливался с Мушью по городу. Стояло лето, бросались в глаза нарядные девушки.

— Мушь, ты заметила, что до недавнего времени все одевались как чопорные монашки, — заявил Гидеон.

— Но хвала Господу, с этим покончено. Юбки становятся короче, декольте глубже. Я обожаю лето!

— Перестать таращиться по сторонам! Папа-момзер, — побранила его дочь, назвав по-еврейски «проказником», как в былые времена. — Ты уже слишком стар.

— Ты права. Я слишком стар, но я немного пьян, да и глаза у меня на месте. Я еще хоть куда!

— Ты старый бесстыдник.

— Но ты же все равно меня любишь, Мушь? — Гидеон держал Мушь за руку. Сейчас его дочери почти исполнилось сорок, у нее были муж и дети. Она оставалась красавицей: черноглазая, с густыми черными волосами и четкими скулами. Гидеон был уже дедушкой! В мае в Москве от молоденьких девушек никуда нельзя было спрятаться. Старый ловелас любовался женскими ножками, обнаженными плечами, новыми прическами — ох, он чувствовал запах их кожи, их бедер. Он тут же решил, что должен безотлагательно навестить свою новую любовницу Машу, девушку, которую он привозил с собой к Сашеньке на дачу. Маша была одним из тех очень тихих и инфантильных созданий, с которыми было бы невыносимо скучно, если бы не их почти сумасшедшая тяга к сексуальным утехам. Он как раз прокручивал в голове, чем он будет с ней заниматься, когда почувствовал, что дочь тянет его за рукав.

— Папа! Папа!

Прямо возле них остановилась белая «эмка».

Водитель помахал Гидеону, а с пассажирского места выпрыгнул молодой мужчина в потертом коричневом костюме, круглых очках, с высокой прической и открыл заднюю дверцу.

— Гидеон Моисеевич? Можно на пару слов? Это не займет много времени.

Мушь побледнела. Гидеон тут же перестал видеть молодых красавиц и схватился рукой за грудь.

— Если вы себя неважно чувствуете, мы можем поговорить в другой раз, — сказал молодой человек с тонкими рыжеватыми усиками.

— Папа, с тобой все будет в порядке? — спросила Мушь. Гидеон выпятил грудь и кивнул.

— Мы просто поговорим, дорогая. Увидимся позже.

«Это простая формальность, — убеждал он себя.

— Ничего страшного, через пару часов я вновь буду с Мушью».

* * *

Когда Мушь смотрела, как отец садится в машину, ее охватило ужасное предчувствие, что она больше никогда его не увидит. Где сейчас ее дядя Самуил?

Исчез, нет его больше среди живых. Половина друзей отца исчезла. Сначала их книги высмеивали в газетах, потом их арестовывали, квартиры обыскивали и опечатывали. Потом, когда она вновь встречала своих друзей, они едва здоровались. На них лежала печать смерти. Потом и их арестовывали, они тоже исчезали. Но Гидеон перешагивал через трупы, Мушь видела, что он мастер выживать в любых ситуациях. Он поступал так, как должно, хотя его происхождение вызывало крайнее неодобрение. Он был жив лишь потому, что, как поговаривали, его произведения нравились самому товарищу Сталину, а также благодаря его связям с европейской интеллигенцией.

Сейчас, стоя на летнем ветру, Мушь наблюдала, как машина, угрожающе взвизгнув тормозами, понеслась вверх по холму на Лубянку. Когда отца увозили, Мушь видела, как он обернулся и послал ей воздушный поцелуй через заднее стекло.

Мушь поспешила к таксофону и позвонила своей двоюродной сестре.

— Сашенька? Папа неожиданно заболел. — Она знала, что ее сразу поймут.

— В какой он больнице?

— В той, что на вершине холма.

18

На улице Грановского Сашенька играла с детьми. Няня Каролина готовила им гренки с персиковым вареньем, чай и одновременно жарила телячью печенку на ужин.

Ваня к семи должен был прийти домой, но он запаздывал, а Сатинов со своей беременной женой Тамарой уже приехал на обед.

— В чем дело? — спросил Сатинов, увидев озабоченное лицо хозяйки.

— Ираклий, пошли вниз, я покажу тебе нашу новую машину. Сашенька знала, что Сатинов ее прекрасно понял. Оставив похожую на куколку Тамару играть с детьми, они на лифте спустились во двор, где целый парк самых ослепительных лимузинов находился под неусыпным надзором вахтера и охранника из НКВД.

Улица Грановского сейчас стала резиденцией высшего руководства, так что на ней соорудили деревянную караулку. Серело, от раскаленного асфальта поднимался горячий воздух. На мягких стульях полукругом сидело несколько пожилых мужчин и женщин — старики в мягких фетровых шляпах, белых жилетках и шортах, не скрывавших морщинистых старых животов и седых волос на груди, с лицами, покрытыми старческими пигментными пятнами; полные женщины с широкими бедрами в дешевых босоножках и сарафанах, в широкополых шляпах, со сгоревшей на солнце кожей.