Читать книгу - "Клоун. История одной любви - Юлия Владимировна Монакова"

— Ты прекрасно знаешь, чем было обусловлено мое состояние, — отрезал Макар. — Со своими эмоциями по поводу Динки я бы справился. А вот со снотворным от твоего дружка…

— Не называй его моим дружком! — вспыхнула мать. — Если бы я знала тогда… если бы только могла предположить… Да я бы даже близко его к твоей гримерке не подпустила. Я бы ему глаза выцарапала!

— Динка приходила ко мне в больницу, — как бы резюмируя сказанное, задумчиво и устало произнес Макар. — А ты даже не намекнула мне на это. Ни словом не обмолвилась, хотя отлично знала, как хреново мне тогда было. Еще и ей заявила, что я не хочу ее видеть. С медсестрами договорилась, записки перехватывала…

— Если тебе от этого будет легче, то я их не читала, — сказала мать. — Честное слово. Даже одним глазком не заглядывала. Сразу же рвала на мелкие клочки и выбрасывала…

— Да уж лучше бы читала, — с горькой усмешкой произнес Макар. — Может, хоть тогда немного поняла бы, что мы с ней оба чувствовали… Ты хоть представляешь, каким громадным чувством вины Динку тогда придавило?! Благодаря тебе, только благодаря тебе! Мам, как ты могла?!

— Да что я такого сделала-то? — всплеснула она руками. — Неужели в тот момент, когда мой сын находится на грани жизни и смерти, я должна заботиться еще и о чувствах какой-то посторонней девчонки? Которая, уж извини, мне совершенно не симпатична, и с этим ничего не поделаешь.

— А как насчет моих чувств? — глухо спросил Макар. — О них ты не подумала?

— Но что бы изменилось, если бы я пустила ее к тебе? Вот скажи мне — что?! — в запале спора не сдавалась мать. — Чуда бы все равно не произошло. Это только в дешевых мелодрамах все болезни исцеляет волшебная сила любви…

— Чуда, быть может, и не произошло бы. Но если бы Динка тогда была со мной рядом, мне намного легче было бы пережить те месяцы депрессии и восстановления.

Заметив, что Макар достал из своего дорожного рюкзака свитер и принялся его натягивать, она сразу же напряглась:

— Куда ты собрался?

— К ней, — коротко и исчерпывающе ответил он.

— Ты же только что от нее! — потрясенно и неверяще выдохнула мать.

Макар пожал плечами:

— Ну и что. Я задолжал ей за эти десять лет, знаешь ли…

— А как же… Новый год у Машкова? — растерянно пролепетала мать. — И как же я? В конце концов, ты ко мне приехал!

— Извини, мам, — все еще продолжая отчаянно злиться, Макар взглянул на нее без капли жалости. — Динке я сейчас нужнее. А ты… иди к Машкову, веселись, развлекайся, встречай Новый год. Я вернусь завтра утром. Наверное.

— Наверное?!

Кажется, она что-то еще кричала ему вслед. Он не слушал. Торопливо бежал вниз по лестнице и подгонял время, чтобы поскорее оказаться там, где — он точно знал — его любили и очень ждали.

Динка

И все-таки она сорвалась.

Собственно, взрыва следовало ожидать — с того самого момента, когда она увидела в окне лицо Макара. Это были слишком сильные, запредельные эмоции для неподготовленного человека… А Динка давно уже запретила себе жить эмоциями.

На все, что происходило в ее жизни в последнее время, она смотрела словно со стороны, не позволяя втянуть себя в водоворот чувств и переживаний — иначе можно было свихнуться. Даже отцовские оскорбления, которыми он неизменно приветствовал ее каждый божий день, Динка воспринимала философски, понимая, что глупо обижаться на больного, беспомощного и глубоко несчастного человека. Если бы она вздумала принимать слова отца всерьез, близко к сердцу — то непременно возненавидела бы его. У Динки же не получалось ненавидеть, как она ни пыталась…

Но сейчас она не смогла справиться с собой и абстрагироваться. Проводив Макара и все еще ощущая, как горят губы после его поцелуев, она просто морально не подготовилась к этому граду словесных оплеух.

Затащив в комнату отца тазик с водой и купальными принадлежностями, Динка собралась перейти к привычным процедурам. Хорошо бы потом еще быстренько сделать в комнате влажную уборку… Нужно было успеть управиться до возвращения Макара. Он не сказал точно, когда придет, и Динка начала ждать его возвращения едва ли не с того момента, как за ним захлопнулась входная дверь.

Но не успела Динка наклониться к отцу, как тут же получила от него вместо «здравствуй»:

— Шлюха… дешевая… никому не нужная… шлюха.

У нее задрожали губы. Именно сейчас, в этот самый момент, она не была готова держать удар. Ей почему-то казалось, что после ночной короткой стычки, когда отец нелицеприятно высказался о присутствии в доме чужого мужчины, он выпустил пар, остыл и успокоился. Оказывается — ничуть не бывало! Он просто ждал появления дочери и готовил для нее очередную порцию свежей ругани.

Она сделала судорожный вдох, пытаясь справиться с внезапно подступившими к горлу рыданиями. Намыленная губка выскользнула из ее рук и плюхнулась в тазик с теплой водой.

— Папа, зачем ты так со мной? — прошептала Динка, не надеясь на свой голос.

Отец смотрел ей прямо в лицо, не отводя взгляда, и в глазах его не было ни капли любви или хотя бы сочувствия. Динка покачала головой.

— Ты ни разу — ни разу! — не нашел для меня ни одного доброго слова. Столько лет подряд внушал мне, что я недостойная тварь и грязная шлюха… разве я это заслужила? Разве можно так сильно ненавидеть собственного ребенка и желать ему зла? — беспомощно выговорила она.

Отец молчал, продолжая буравить ее взглядом.

— Да, может быть, я не самая образцовая дочь. Может, я действительно в чем-то не оправдала твоих надежд, твоего доверия… Я знаю, что та история в десятом классе здорово тебя подкосила. Да, я тебя подвела. Но только мне было ничуть не легче, а даже тяжелее, чем тебе! — закричала Динка. — Я понимаю, что мой позор лег тенью и на тебя тоже… Но ты переживал о том, что люди судачат за твоей спиной, а я все эти месяцы переживала реальную травлю и ненависть — прямо в лицо!

Губы отца чуть дрогнули, словно он собирался что-то сказать, но звука не последовало.

— Ты ни разу не дал мне понять, что на моей стороне, — обвиняюще продолжала Динка. — Ни разу не успокоил, не приободрил, не пожалел, не сказал, что защитишь меня от обидчиков. Наоборот — все время подчеркивал, как сильно я опозорила тебя и всю нашу семью, — Динка закусила губу и