Читать книгу - "Кречет - Жюльетта Бенцони"

— Уходи! — шепнул Играку Жиль. — Теперь я справлюсь сам! Спасибо тебе… тысячу раз спасибо…

Глаза индейца вдруг влажно блеснули, он поднялся и, быстрым движением вытащив нож, положил его рядом с Жилем.

— Друг… — произнес он.

Затем с проворством угря скользнул в отверстие в стене, которое он проделал у самой земли и которое Жиль до тех пор не замечал. Оставшись один. Жиль прислушался: шум снаружи понемногу слабел, шаги людей и топот лошадей постепенно удалялись… Жиль не сомневался в том, что на некоторое время индейцы позабудут о нем, но, может быть, лучше было бы дождаться ночи, чтобы освободиться от пут… С другой стороны, если кто-нибудь придет покормить его и заметит, что с колышком не все в порядке, все придется начинать сначала, но уже без помощи Играка.

Однако если мальчик предпринял сейчас попытку освободить его, значит, он считал, что настал подходящий момент…

Жиль напрягся и снова попытался извлечь колышек. Под своим плечом он почувствовал сталь ножа, и это придало ему сил. Он тянул… и едва удержался от торжествующего крика, когда колышек вдруг вылетел из земли…

Освободив таким образом правую руку. Жиль извернулся, и его онемевшие пальцы с трудом дотянулись до рукоятки ножа. Измученное тело кричало от боли, но его подхлестывало предчувствие близкой уже свободы. Клинок ножа разрезал веревки, удерживавшие его левую руку. Играк хорошо знал свое дело: нож резал, как бритва. В одно мгновение конопляные пряди веревки были перерезаны; освободить ноги теперь было проще простого.

Поднявшись наконец на ноги, он несколько раз потянулся и присел: кровообращение в одеревенелом теле постепенно восстанавливалось. Жиль осторожно выглянул наружу.

Он никого не увидел. Все те, кто не уходил в набег, собрались у деревенских ворот, выходящих к реке, где спускали на воду пироги. Все, у кого были лошади, уже ускакали, другие уплыли на длинных раскрашенных пирогах. Деревня опустела: каждый хотел попрощаться с уходящими воинами. Сердце у Жиля бешено заколотилось, когда он увидел, что у ворот, выходящих на маисовые поля, никого не было. Тогда, схватив одеяло, оставленное в углу — из него он собирался сделать себе одежду, когда будет на это время, — Жиль бросился, как был голый, вон из хижины и помчался что было сил, моля Бога, чтобы никто его не увидел, выскочил за частокол и нырнул в чащу маисового поля, поглотившей его, подобно морским волнам…

Он остановился лишь на мгновение: его бегство могло быть с минуты на минуту обнаружено: задерживаться было нельзя. Ножом он отрезал кусок одеяла, сделал из него набедренную повязку, сунул за пояс клинок и, скатав в трубку остатки одеяла, чтобы потом использовать их для устройства ночлега, пошел через зеленое маисовое море по направлению к лесу, покрывавшему почти всю долину.

Солнце палило невыносимо, так что он почувствовал облегчение, когда ступил под прохладную сень леса. Лес был непроницаемый, сумрачный, густо заросший кустами черники и ежевики. Продираясь сквозь заросли. Жиль расцарапался в кровь, но зато смог на бегу сорвать несколько ягод. Дикие ягоды оказались кислыми и обожгли ему желудок, но все же несколько утолили жажду.

Подъем по заросшему лесом склону был нелегок, и сердце в груди Жиля стучало, как барабан.

Его дыхание было громким, как шум, что издают кузнечные мехи, и Жиль подумал, что если сенека уже пустились за ним в погоню, то они скоро настигнут его, и тогда все пропало. Пожалуй, лучше было бы не

уходить слишком далеко от индейского лагеря, а найти поблизости укрытие и спрятаться в ожидании ночи.

Его преследователи, конечно, не подумают, что он мог остаться так близко от лагеря врагов, но главную опасность представляли собою оставленные им следы — Тим не раз восхвалял невероятное чутье индейских следопытов.

Его слух привлекло журчание ручья, одного из тех, что десятками сбегали к реке. Жиль подумал, что ручей — наилучший способ скрыть следы, вошел в воду и стал подниматься вверх по течению. Прохладная вода сразу принесла облегчение его усталым, ободранным ступням.

Он услышал, как со стороны все еще слишком близкой индейской деревни донеслись громкие крики: его бегство было обнаружено. Сейчас начнется охота, и если ему не удастся быстро найти укрытие, то нового плена не избежать.

Он огляделся вокруг. На берегу ручья росло большое дерево, без сомнения, весьма почтенного возраста. Одна из его ветвей нависала над водой, и, возможно, ему удастся добраться до нее…

Взобравшись на торчавший из воды валун, Жиль вытянул над головой руки, как мог выше, слегка присел, чтобы посильнее оттолкнуться, и прыгнул, моля в душе Бога, чтобы его прыжок оказался достаточно высоким, потому что, приземлись он после неудачного прыжка на скользкий камень, наверняка переломал бы ноги, да и преследователи должны уже быть неподалеку…

Пальцы юноши коснулись коры и вцепились в ветку изо всех сил. Какой-то миг он висел над водой, переводя дыхание, затем собрался с силами и взобрался на ветку. Усевшись на ней верхом, Жиль стал осматривать дерево.

Это был старый могучий бук, похожий на те, что встречались в лесах Бретани. Жиль подумал, что сам Бог помогает ему: он замечал, что в долго живущих деревьях, в разветвлении ствола, часто образуется дупло, в котором может спрятаться человек. Не теряя ни секунды, он попытался взобраться выше.

Бук был высоким, но, подстегиваемый опасностью, исходившей от приближающихся преследователей, хотя их еще не было слышно. Жиль моментально вскарабкался на дерево и облегченно вздохнул: дупло было там, где он и рассчитывал, образуя у основания покрытых листьями ветвей нечто вроде глубокой колыбели, в которой Жиль и устроился. Снизу он был совершенно невидим, прохладный мох устилал дно и стенки дупла: это было особенно приятно для его ободранной спины, недавние раны, нанесенные пряжкой пояса, снова разболелись.

Он нашел укрытие как раз вовремя: не слышно было ни малейшего шороха, но меж деревьев уже появились безмолвные тени — преследователи скользили по траве подобно призракам в своих мокасинах, сшитых из оленьих шкур. Сенека без труда обнаружили след беглеца!

Подобно тому, как это сделал он сам, индейцы поднялись по ручью, явно пытаясь найти на его берегах следы Жиля. На высокий бук они почти не обратили внимания и прошли под его ветвями, даже не заподозрив, что дичь, за которой они охотились, с трудом сдерживает дыхание на вершине этого гиганта. Через несколько мгновений индейцы исчезли из виду так же бесшумно, как и появились.

После их ухода Жиль еще долго лежал в своем устланном мхом убежище, прислушиваясь к малейшему шелесту листьев и крику птицы, шаря глазами в зеленых глубинах леса и ожидая, пока индейцы не пройдут обратно, чтобы спуститься на землю. Но индейцы все не возвращались, и Жиля одолел сон, внезапно завладевший его измученным телом и вырвавший его из времени и действительности.

Он проснулся, весь дрожа от холода и лихорадки. Солнце зашло, из глубины долины поднялся влажный туман, дневная жара уступила прохладе вечернего ветра. Жиль расправил одеревеневшие руки и ноги. Нужно было не медля искать другое укрытие: ночи становились все холоднее, так что провести ночь совершенно голым на вершине дерева, укрываясь лишь обрывком одеяла, было бы чистейшим безумием. К тому же Жиль чувствовал, что нужно срочно хоть что-нибудь поесть: никогда еще его желудок так сильно не требовал пищи.