Читать книгу - "Гламуру вопреки - Карен Ямпольски"

Отец, впрочем, обладал недюжинным педагогическим талантом, и образование, которое мы получили в коммуне, наверняка было на голову выше, чем в обычной школе. Мы не только перечитали все пьесы Шекспира к одиннадцати годам — мы еще и развивали математические способности, обсуждали политические события, рисовали красками и карандашом, лепили скульптуры, мастерили всякую утварь и ловили рыбу. Последнее я любила больше всего.

Рыбалка была моим спасением, независимо от того, садилась ли я в самодельную лодку с отцом, братом или одна (несмотря на свою приземленность, мама проявляла прямо-таки ханжескую щепетильность, когда дело доходило до рыбьей требухи). Когда я ловила рыбу, вокруг стояла тишина. Мне было трудно, но я самоотверженно преодолевала эти трудности. Все, за вычетом озера, уже больше напоминавшего болото, казалось мне далеким и маловажным. И только лишь в эти моменты я могла быть самой собой — в своей тарелке, на своем законном месте. К тому же, если я выуживала окуня или форель крупнее, чем Алекс, ничто не могло доставить мне такого удовольствия, как гордая улыбка отца.

Однако коммуна — это, увы, не сплошная идиллия. Я знала: в глубине души мама с папой считали, что такая жизнь лучше и проще, чем жизнь во внешнем мире — в ней больше терпимости и равенства, и меньше зла. Но как они ни старались оградиться от реальности, та все равно прокрадывалась внутрь.

Работа в коммуне имеет свойство утомлять. И хотя все пытались проявлять терпимость и мягкость, ссоры между обитателями все-таки случались. В такие моменты папа говорил, что нам, возможно, стоило бы вернуться в город. Только вот большинство горожан не хотели видеть нас в роли своих соседей. Если честно, студенты и преподаватели из университета были единственными людьми, которые не шипели нам вслед «грязные хиппи». Проблема была в том, что жилье возле университета стоило слишком дорого.

Поэтому мы оставались в деревне. И гораздо дольше, чем, возможно, следовало. Чтобы остыть после затяжных споров или просто избавиться от накопившихся волнений, родители нередко отправлялись в путь. Иногда их не бывало дома неделями. Они проезжали сотни миль, чтобы попасть на концерт «Grateful Dead»^[8] или поучаствовать в демонстрации. Зачастую мы не знали, куда они едут, но причина отъезда была известна нам всегда. И хоть мы с Алексом отлично уживались с остальными членами коммуны, нам все же казалось, что родители нас бросают.

Все это время мама с папой, тем не менее, не переставали с трепетом относиться к науке и высшему образованию, а потому настоятельно рекомендовали мне подать документы в несколько подготовительных школ на северо-востоке. Помню, как мама говорила мне: «Тебе нужно увидеть мир с другой стороны». Порой мне даже казалось, что они норовят поскорее от меня избавиться.

«Ты всегда можешь вернуться, если захочешь, — замечал папа. — Но ты должна вырваться за пределы нашего маленького мирка. Достойное образование начинается с умения видеть вещи с различных точек зрения. И это лишь только начало достойного образования…» — добавлял он с грустью в голосе, давая понять, где бы он предпочел очутиться в данный момент. Возможно, отослав меня на подготовительные курсы, они как бы исполняли свои несбывшиеся мечты. Казалось, они слишком верны коммунальному образу жизни, а может быть, слишком горды, чтобы признать несоответствие действительности былым надеждам. Скорее всего, им просто не хватало энергии, чтобы уехать насовсем.

Но несмотря ни на что, я гордилась своим воспитанием; даже сейчас я вспоминаю те годы с ностальгической нежностью. Я очень часто скучала по простоте нашей тогдашней жизни, в чем уже кроется ирония, ведь вскоре после поступления в школу я возненавидела все, связанное с коммуной.

Родителей просто-таки распирало от гордости, когда я получила стипендию на покрытие всех расходов по обучению в Хиллэндере — престижной подготовительной школе в Коннектикуте, «альма-матер» десятков президентов, воротил бизнеса и писателей с Пулитцеровской премией в кармане. Хоть я и сомневалась, что попаду в какую-либо из этих категорий, на открывшиеся передо мной горизонты я взирала с оптимизмом. Но еще сильнее меня будоражил тот факт, что я впервые окажусь в окружении сверстников. Я была готова подружиться с ними всеми, я страстно этого хотела.

Но вышло, скажем так, несколько иначе.

В день отъезда родители погрузили нас с Алексом (и мой туристский рюкзак в придачу) в раздолбанный старый микроавтобус и покатили в Вашингтон. Родители с братом планировали остаться там для участия в антиядерной демонстрации. Я же отправилась на вокзал, где благополучно села на поезд северного направления.

По приезде в Коннектикут я спросила у кассира на ближайшей к Хиллэндеру станции, как мне добраться до кампуса, и протопала три мили пешком. Я искренне восхищалась золотыми, оранжевыми и бурыми кронами деревьев вдоль тротуаров; мне нравилась свежесть осеннего воздуха и кружение листьев на ветру. Понятия не имею, сколько времени у меня ушло на дорогу, но я отчетливо помню, в каком восторге я прибыла на место.

Высокие серые здания с почтенными стенами, увитыми плющом, полностью отвечали моим представлениям об академических заведениях, почерпнутым из книг вроде «Сепаратного мира»^[9]и «Над пропастью во ржи». Я заметила группу симпатичных парней, осматривавших свое новое пристанище на четырехугольной площади между постройками, и задала себе вопрос, кто из них станет моим Холденом Колфилдом.

Все было совсем не так, как в Джорджии. Во-первых, намного холоднее. Я заметила, что местные люди движутся быстро и деловито, а не медленно и задумчиво, как дома. Хотя уже настала осень, повсюду еще виднелась зелень, но если цветом Джорджии был изумрудный, то в Коннектикуте доминировал хвойный оттенок. Этих различий мне хватило, чтобы понять: учиться придется многому. Но это меня не пугало, ведь учебу я любила всегда. Мне не терпелось познать мир за пределами хипповской коммуны.

Однако упоение мое мигом улетучилось, стоило мне оказаться в общежитии. Я никогда не забуду, с каким выражением на лицах меня встретили моя соседка и ее родители.

— Привет! Меня зовут Джилл! — радостно выпалила я, швырнув рюкзак на пол.

Взгляды, устремленные на меня, выражали ужас и отвращение, которое испытываешь, объевшись несвежих морепродуктов.

— А ты, наверное, Алиса, — продолжила я, предпочтя не заметить неловкое молчание.

— Ага, — оторопело вымолвила девушка. Они с матерью одновременно осмотрели меня с головы до пят. Алиса была угловатой блондинкой с прической «боб» (волосок к волоску); черты лица ее были острыми, но приятными: вздернутый носик, выдающийся подбородок, треугольные скулы, крупные белоснежные зубы правильной формы. Узкие, уверенные плечи венчали ее стройное туловище; роста мы были примерно одинакового — и роста немалого. Если б не ее гигантские сиськи, мы бы даже смогли носить одежду одного размера.