Читать книгу - "Нет рецепта для любви - Евгения Перова"

– Прозвали так. В детстве Лёша очень смешной был – маленький, толстенький, в очках. Вот и дразнили: Пифагоровы штаны во все стороны равны! В общем, доставали его. Но мы с Иркой защищали как могли. С тех пор она и Наполеон. Сейчас он астрофизик. Школу экстерном окончил, в четырнадцать на физфак поступил, в двадцать два уже кандидатскую защитил, представляешь? Страшно умный. Сейчас он в Лондоне.

– А Наполеон?

– Ирка работает в музее.

– А кем?

– Научным сотрудником.

– Это ее картины? Такие… своеобразные.

– Картины – ее. Она у нас супрематистка.

– Кто?

– Су-пре-ма-тист-ка. Малевич, Кандинский. Черный квадрат, слыхал?

– А зачем она в Питер поехала?

– В Питер-то? За картинами. У них выставка совместная, так Русский музей настоял, чтобы к ним приехали сохранность экспонатов принимать.

– Как это?

– Ну, когда принимают чужие экспонаты на выставку, хранитель должен все осмотреть и сверить с паспортом сохранности – а то мало ли что, потом отвечать придется. Обнаружатся на демонтаже какие-нибудь царапины, и доказывай, что это не твой музей виноват. А так – пожалуйста! Паспорт им в нос: вот она, ваша царапина, отродясь была.

Киви наконец разговорилась. Она рассказывала про выставку, которую задумала Наполеон, и ее медовые глаза сверкали. Пришел Шариков, попыхтел и улегся у ног. Кошка мурлыкала под боком.

– Ты так хорошо все это знаешь!

– Да просто я там же работаю.

– Ты тоже научный сотрудник?

– Нет. Я реставратор по стеклу и керамике. Но стекло я больше люблю.

– По стеклу и керамике? Как это?

– Реставрирую разные стеклянные и фарфоровые штучки – бокалы там, тарелки, изразцы, горшки какие-нибудь археологические. И стекло всякое. Даже елочные игрушки раз склеивала! В общем, размах крыльев с Античности до наших дней.

– А разве стекло было в Античности? Я думал, его не так давно изобрели. В восемнадцатом веке, что ли…

– Да ты что! Стекло – очень древнее изобретение. Еще в Египте было известно, а то и раньше.

– А как ты это делаешь? Реставрируешь?

– Ой, слушай, ну что я тебе в два часа ночи буду ликбез устраивать?

– Ладно, потом расскажешь. А как ты стала этим заниматься?

– А-а… – Киви махнула рукой. – Случайно вынесло. Я в нашей компании самая никудышная…

– Это почему же? – возмутился Артём.

– Сам посуди: Пифагор кандидат наук и вообще гений, Наполеон в аспирантуре, Катерина медицинский окончила, сына родила. А ее Кирюха уже старший сержант, представляешь? Ему повышение в награду дали – он какого-то важного преступника поймал. Все люди как люди. А я… Я даже не знала, что мне после школы делать. У Катерины родители врачи, она по их стопам пошла. Наполеон вся в искусстве. Нет, я тоже искусство люблю, но в меру. В общем, поступила в одно учебное заведение – экономика, менеджмент, всякое такое. Потом бросила…

Киви вдруг сильно помрачнела и замолчала – Артём смотрел с тревогой. Она вздохнула и продолжила:

– Ну вот. Наполеон меня в музей пристроила, сначала лаборанткой, потом я в реставрацию прибилась. Я вообще люблю руками что-нибудь делать: и вязала, и бисер низала, да много чего. А стекло всегда нравилось, особенно цветное. У нас дома кувшинчик был красного стекла, так я его прямо обожала. Но никогда не давали – разобьешь. На верхней полке стоял. Раз родителей дома не было, я и полезла за кувшинчиком. Разбила, конечно. Влетело мне! Но пробочка не разбилась. Я все детство с ней носилась, даже под подушку прятала. До сих пор жива! Мой талисман. Посмотришь сквозь нее, и мир кажется таким прекрасным… и совсем не страшным… – Киви вдруг очнулась, увидела, какими глазами смотрит на нее Артём, и покраснела: – Почему я тебе все это рассказываю?

– А что такого? – удивился Артём. – Я бы тебе тоже что-нибудь рассказал, но ты же видишь – я пока только имя вспомнил.

Внезапно зазвонил телефон, и они все, включая крысу, дружно подпрыгнули.

– И кто это звонит в такое время, третий час уже.

– Кто-кто… Наполеон, кто ж еще!

Киви некоторое время слушала верещание Наполеона в трубке, выражение лица у нее было ироническим. По ее ответным возгласам Артём пытался понять, о чем речь.

– Ну конечно. Как же, как же. Да ладно!

– Ты представляешь? – Киви повесила трубку. – Эта зараза не сказала нам самого главного. Ты думаешь, почему она тебя пригрела? Она тебя раньше видела. И не один раз: в метро, на улице, в магазине. Глаз на тебя положила. Она думает, ты живешь где-то здесь, в этом районе.

– Вот это да!

– Слушай, а что, если тебе завтра… то есть уже сегодня… походить вокруг? Вдруг ты вспомнишь?

– А если нет?

– Попробовать-то можно? А потом, прикинь: ты был в полном отрубе, когда из кафе ушел, так?

– Ну так.

– И ты добрался сюда на автопилоте. Может, твой дом – в двух шагах отсюда? Может, ты вообще в этом же доме живешь.

– На автопилоте? – Тёма задумался: а ведь верно. – Так что, мне ходить по квартирам и спрашивать, а не тут ли я живу, люди добрые?

– Надо снова включить автопилот.

– Как? Напиться, что ли?

– Да нет. Знаешь, бывает: о чем-нибудь задумаешься глубоко и – бац! – сам не заметил, как проехал нужную станцию. То есть наоборот…

– Вот именно, проехал. А вообще, в этом есть рациональное зерно. Послушай, ты просто гений. Точно, утром попробую.

– Надо только думать о чем-нибудь совершенно постороннем.

Артём смотрел на Киви с умилением: лицо ее сияло, щеки разрумянились. Какая же она хорошенькая! Несмотря на то что три дня не причесывалась. А ножки у нее – очень даже ничего… Вот только футболка опять на пару размеров больше, чем надо.

Заметив, как он ее разглядывает, Киви фыркнула, потом вскочила и исчезла за дверью.

– Крысу, крысу забери!

– Бои-ишься? Дуся, Дуся, Дуся! Иди к мамочке. Не пугай Тёмочку. Тёмочка крысок боится… Ты моя радость!

– Тьфу!