Читать книгу - "От любви до ненависти - Елена Белкина"

Мне было плохо в эти дни, просто физически плохо, хотя работала я за двоих, именно за двоих, так как Илья стал пренебрегать многими своими обязанностями. Я прикрыла его, как выражаются в фильмах-боевиках.

Чтобы окончательно не расклеиться, пошла к старичку невропатологу Штыро.

— Что-нибудь случилось? — спросил он, едва взглянув на меня.

Я кивнула и расплакалась.

Я расплакалась впервые… сказать, за сколько?

Я расплакалась впервые за всю свою взрослую жизнь.

И рассказала Штыро о том, что со мной происходит.

Я ждала расспросов. Утешения. Или, наоборот, чтобы он окончательно убедил меня в основательности моих подозрений.

Не знаю, чего я ждала. Но только не того, что он сказал мне. Крутя в дрожащих пальцах карандаш, опустив глаза в крупнокалиберных очках, он произнес, перхая и заикаясь:

— Послушайте, Людмила. С вами можно говорить только открыто. И вот я говорю вам. Вы только послушайте, не перебивайте.

— Я слушаю, слушаю.

— Сложилась ситуация, о которой я вас предупреждал. Ваш… друг… или уже изменил вам, или готовится к измене. Вы это поняли. Вы заранее в шоке. Это опасно. Надо этот шок предупредить.

— Самой изменить, что ли?

— Вы дослушайте, вы, пожалуйста, дослушайте… Изменить? Да! Хладнокровно и целенаправленно. И этим освободить себя. От зависимости. Ну, как, — попытался он пошутить, — привыкание к какому-то транквилизатору часто снимают с помощью другого транквилизатора.

— И где мне его искать? — спросила я.

— С вашими-то данными! — воскликнул он, на мгновенье подняв и опустив очки и начав опять перхать. — Я только прошу вас дослушать до конца.

— Да я и не сопротивляюсь!

— …до конца, потому что сначала это вам покажется нелепым, но если вы вдумаетесь… Понимаете… Может, я кажусь вам старым…

Я чуть не рассмеялась, издала какой-то странный звук. Он тут же резко поднял голову:

— Что?

— Ничего. Я слушаю.

И я стала слушать дальше, подумав вскользь, что, называя Штыро всегда мысленно старичком, скорее иронизировала; ему ведь около пятидесяти пяти, а это еще никакая не старость. Да и выглядит он вполне съедобно. Коренаст и сутуловат, но нет лишнего жира, в движениях своеобразная тяжеловесная гибкость…

— Так вот… Давайте отнесемся ко всему с юмором…

(Уж к чему, к чему, а к этому я была вполне готова!)

— … отнесемся с юмором и… Короче… Нет, я не предлагаю себя вам в любовники… Хотя… Нет, я трезво смотрю на вещи. Я не красавец, мне пятьдесят шесть лет. Но, поверьте, я в прекрасной физической форме. Я никогда не был женат. Знаете почему? Потому что всегда был, извините за прямоту, бабник. Вы этого не замечали и не могли заметить, потому что я относился и отношусь к вам по-особенному. У меня было бесчисленное количество романов. У меня опыт и, извините, мастерство.

Голос его креп от слова к слову, он глядел уже не в стол, а на меня своими близорукими огромными глазами сквозь толстые очки. Он глядел уже твердо, и была в его осанке, черт побери, гордость какая-то, привлекательность! И ничего старческого. И, между прочим, все зубы или целые, или очень аккуратно починены хорошим дантистом. И дыхание, кажется, свежее.

— Я говорю без экивоков. Вам необходимо изменить. Говорю как врач. И я готов прийти вам на помощь.

Ого! Да он совсем осмелел! Он вовсю шутит.

Я готова была уже высмеять его, без особой злобы, конечно, но так, чтобы навсегда отшибло у него охоту делать мне подобные предложения. Но не успела. Он продолжил без всяких шуток, серьезно, веско. Грустно.

— Конечно, это выглядит нелепо. Но, поверьте, Люда… Для меня это будет самый счастливый день в жизни. Потому что никого я так… Понимаете?

— Вполне. То есть я сразу два добрых дела сделаю: и себя полечу, и вас осчастливлю?

Он промолчал.

— Извините, — сказала я.

— Ничего, — сказал Штыро. — Считайте, что этого разговора не было.

— Почему? Разговор был. И есть.

— Вы серьезно?

— Вполне. И вы правы, было бы гораздо смешнее, если б вы подъезжали с разными там подходцами, намеками и так далее. Вы правы. У меня хороший задел в работе, и завтра с обеда я свободна. Часов с трех. А вы?

— Завтра?

Похоже, он перепугался: неужели так скоро?

— Да, завтра.

— Завтра, хорошо. То есть я несколько занят, но я… Это нетрудно. Если вас устроит в пять часов, то…

— Вы далеко живете?

— Рядом!

И он дал мне свой адрес. Это было действительно рядом.

Что ж, нанесем упреждающий удар.

Я не предполагала, что буду так волноваться.

И не в одном волнении дело. Я, в сущности, впервые в жизни почувствовала себя действительно изменяющей. Одно — регулярно обманывать мужа милого, да постылого, совсем другое — обмануть любимого человека. Пока любимого.

Но я не видела выхода. Я вбила себе в голову, что все скоро кончится, что меня могут бросить, а я не могу быть одна, я не могу, блин, чтобы меня не любили. Штыро, конечно, не замена. Это будет проба. Генеральная репетиция. Упражнение на тему: могу ли я быть с другим?

Я старательно подготовилась. Я цвела и благоухала.

Я старалась не замечать, как подрагивали пальцы Якова Яковлевича, когда он разливал шампанское.

У него было уютно, квартира не имела на себе печати холодного холостячества, она не выглядела одинокой. И это меня почему-то приободрило.

Старичок, похоже, и впрямь был опытен. Вел легкий разговор, мимоходом руку поцеловал, мимоходом коснулся щеки. И вообще был совсем другим: я ведь в белом халате его привыкла видеть и в очках. Здесь же, в домашнем приглушенном свете, его глаза даже не выглядели уставшими и набрякшими, как это бывает у близоруких людей, снявших очки.

Нашел какой-то естественный повод перейти из кухни, где мы сначала устроились, в комнату. Правильно: не сразу, не сразу, надо дать женщине адаптироваться. Слава богу, не предлагал стариковских штучек: потанцевать или на брудершафт выпить. Мы по-прежнему оставались на «вы». Мы чувствовали себя заговорщиками.

За окном начало темнеть.

— Что ж, — сказал он.

— Что ж… — сказала я.

Меня удивил его торс. Да, седоватые волосы на груди, да, шея уже с возрастной краснотой и морщинами, но мышцы рук и груди округлы, молоды и, пожалуй, попривлекательней, чем у Ильи. Старичок и впрямь не дает себе увять, и турник над дверью недаром укреплен, гиря в углу у балконной двери не просто так пылится!

Не показывая себя всего, он обнажал меня не спеша, умело. Уложил меня, любовался мной.