Читать книгу - "Не разлей вода - Наталия Миронина"

Владимир Иванович держал большой сверток, с одной стороны которого торчал хвост ананаса, с другой – веревочка от батона сухой колбасы. Также у него в руках был пакет, в котором явственно проглядывали дары моря – чей-то скользкий плавник и выпученный глаз на плоской морде:

– Ольга Леонидовна, дорогая, почему у вас не заперта дверь? Так неосторожно в наши дни! Здравствуйте, здравствуйте, роскошная вы моя!

Ритуал целования руки обычно затягивался. Наконец Ольга Леонидовна теряла терпение и выдергивала руку с розовым маникюром и большим янтарным кольцом на пухлом пальце.

– Будет вам, Владимир! Вы этак кольцо проглотите, а где я такое сейчас найду? Да и вас лечить – в копеечку станет. А главное, и не вылечат. Эскулапы нынешние даже клизмы поставить не смогут. А дверь Наталья не закрыла! И это уже не впервой. Ума не приложу, что с ней делать! Надо замуж выдать, тогда память к ней и вернется! Вы бы ей жениха нашли в вашем департаменте. Или вон, за Вячеслава, шофера вашего, замуж выдадим ее.

– А куда она так рано отправилась?

– За вечными ценностями…

– За книгами? В библиотеку?

– За солью и спичками! В бакалею!

– Что за необходимость?!

– Ах, не спрашивайте вы меня, она с утра что-то говорила, я не разобрала!

– Если б знал, и соль купил, а то я вам всяких глупостей привез.

Владимир Иванович развернул один из пакетов, и взору Ольги Леонидовны предстал натюрморт, достойный голландских живописцев, так любящих изображать деликатесы. Ольга Леонидовна закатила глаза:

– Опять «ананасы в шампанском»?! Когда вы покончите с гусарством? Хотя, не скрою, мне приятно, что вы меня балуете.

Владимир Иванович, радостно ожидавший услышать нечто подобное, уселся в глубокое кресло, закинул ногу на ногу и, обведя взглядом комнату, отвечал:

– Вы не представляете, какое удовольствие я от этого получаю. Как все-таки у вас славно в доме! Уютно! Вещей много, и на первый взгляд может показаться, что тесно. Ан нет, не тесно, удобно и ладно – все под рукой.

– Вы правы, друг мой, я этот теперешний минимализм терпеть не могу. Добро бы что-то новое придумали, а то взяли из светлых шестидесятых прямые и острые углы, ромбы, квадраты, трапеции и выдают это за новость. А я так считаю: минимализм этот абсолютно не терпит человека. Минимализм сам по себе, человек сам по себе. На этих странных плоских диванах и креслах сидеть не хочется, поскольку неудобно, на эти столики поставить ничего нельзя. Сидеть нельзя, стоять негде…

– Оленька, дорогая, какой у вас голос, какие интонации… Столько в них роскоши и силы!..

– Будет вам… Это я уже слышала…

Это была тактическая ошибка, но вполне возможно, она была допущена намеренно. Хвостов вскинулся и с подозрением уставился на Самарину:

– Уж не Кадкин ли вам это говорил?!

– Да что вам этот Кадкин? Он стар как черт! Вы знаете, сколько ему лет? Он, между прочим…

Спохватившись, Ольга Леонидовна совсем по-театральному повела плечом и попыталась спасти положение слегка капризной интонацией:

– Ну, это совершенно не важно, друг мой, вас совершенно не интересую я. Чуть что, сразу Кадкин!..

Кадкин Ефим Леонидович был извечным соперником Хвостова. Даже теперь, когда Кадкин обзавелся двумя слуховыми аппаратами и манерой громко говорить и общаться с Ольгой Леонидовной исключительно по телефону только с двух до трех (в это время он мог почти что кричать в трубку, не опасаясь побеспокоить своих домашних), даже теперь Владимир Иванович спокойно слышать имя соперника не мог. А потому, не обратив внимания на капризный тон Самариной, обиженно оттопырив нижнюю губу, Хвостов проговорил:

– Справедливости ради надо…

Ольга Леонидовна поняла, что еще чуть-чуть, и пламя ревности погасить будет нельзя, а потому она сурово посмотрела на друга и, слегка повысив голос, произнесла:

– Справедливости ради помолчите! Иначе опять мы с вами не будем разговаривать неделю, и вам придется тайком подкладывать гостинцы в мой почтовый ящик! Тонкая душевная организации моей Натальи такого больше не выдержит! Она думала, что у нее завелся поклонник, и пропадала целыми днями на лестничной клетке в надежде его увидеть. А весь подъезд судачил, что я ее не пускаю домой…

Владимир Иванович отступил, но продолжал дуться:

– Ну все, все. Не сердитесь, душа моя… Так почему вы лишаете меня…

– Я никого ничего не лишаю. Я предлагаю попить чаю…

– С удовольствием, чай – это намного лучше, чем ругаться… Из-за Кадкина…

– Вот и не ругайтесь.

– Вот и не буду… Что ваша любимая ученица?

Владимир Иванович специально задал этот вопрос. Дело в том, что некоторое время назад Ольга Леонидовна вдруг обнаружила, что на подсчет ее сбережений уходит ничтожно мало времени. А если быть совсем точными, то и считать-то нечего. Сыграв пару безумных старух в кино, куда ее пригласили совершенно случайно, и получив небольшой гонорар, она стала размышлять, каким образом можно было поправить положение дел, не прибегая к помощи близких и заинтересованных людей. Поэтому, когда к ней обратился один известный коммерсант, человек богатый, с положением, и пригласил преподавать актерское мастерство дочери, она тут же согласилась. При этом она своему работодателю заявила, что если она в подопечной не найдет никаких данных, то или от места откажется, или переубедит девочку поступать в театральный институт. Кочин это выслушал, согласно кивнул – видимо, ему самому не по душе была фантазия дочери. На том и порешили. Теперь почти всю неделю Ольга Леонидовна жила за городом в особняке господина Кочина, где и занималась с его дочерью. В первые две недели Самарина вынесла вердикт: «Актриса из нее, как из меня математик!» Но затем… Затем Ольга Леонидовна смягчилась, а уже через несколько месяцев, привязавшись к девочке, не чаяла в ней души и обещала головокружительную актерскую карьеру.

– Она делает такие успехи, что, думаю, мои прогнозы не оправдаются…

– Да, мне помнится, что вы надеялись к началу вступительных экзаменов убедить это юное создание в полной непригодности к актерскому ремеслу… Вы потерпели неудачу?

Владимир Иванович не мог себе отказать в удовольствии подшутить. Но Ольга Леонидовна иронии не уловила:

– Крах, а не неудачу! Молодая особа оказалась способной, трудолюбивой и на редкость талантливой. И человечек такой хороший, несмотря на огромные возможности отца.

– Редкий случай. Я с сочувствием смотрю, как растут, например, дети членов нашего правления… И прихожу к выводу, что иногда большие деньги – это большая беда…

– Не поверите, у нас несколько дней нет занятий, а я уже соскучилась… Мы ведь с ней не только о театре говорим. Она растет без матери, в Москве недавно – подруг мало. Чувствуется, что она одинока и в душе совсем еще маленькая девочка.