Читать книгу - "Избранница Наполеона - Мишель Моран"

«Bondye Bon» — гаитянская пословица, в переводе означающая: «Бог милосерден».

Гаити

Прежде всего я вижу отсвет от жилья. Корабль входит в гавань Порт-о-Пренса, и я слежу, как над спящим городом занимается рассвет. Тринадцать лет и сорок семь дней — и вот я снова дома.

Капитан кричит, что корабль пришвартован, но я задерживаюсь возле трапа и смотрю, как над лесистыми холмами поднимается солнце, и, когда его лучи касаются дальнего края залива, беру свой кожаный саквояж и схожу на берег.

Все вокруг и знакомое, и чужое одновременно. Я узнаю запах костров на берегу и аромат запекающейся рыбы — не знаю, луциан это или горбыль. Даже густой туман выглядит как старый приятель. Какой-то извозчик по моей одежде догадывается, что мне понадобится повозка, и я оплачиваю дорогу до дома Моро.

— Прошу меня извинить, месье. — Он говорит со мной по-французски, это язык нашей страны, хоть она и избавилась от тирании. — Такого адреса я не знаю.

— Это была ферма, — говорю я, — сразу за городом. Фермер белый, хозяйка чернокожая…

Он чешет в затылке.

— Таких до войны много было… Теперь никого из них нет, — с сожалением констатирует он. — А вы с какой целью приехали? — Он оглядывает мой костюм и смеется. — На этом острове таких гаитян, как вы, немного.

— Я долго отсутствовал. Вот, теперь рассчитываю вернуться на фамильную ферму.

У извозчика на лице глубокое сочувствие.

— Надеюсь, вы понимаете, что в живых вряд ли кого застанете.

Я опускаю голову.

— Понимаю.

Он кивает.

— Дом, может, и сохранился, но кроме него, скорее всего, ничего не осталось.

Я забираюсь в повозку и смотрю, как просыпается город Порт-о-Пренс. Его почти сровняли с землей, и следы разрушения на каждом шагу. Но город постепенно отстраивается. На каждый сожженный дом приходится новенькая лавка. Улицы, разбитые во время войны, заново вымощены.

Мы проезжаем церковь, куда отец водил меня в школу, и здание суда, где маме была дарована свобода. Потом останавливаемся перед домом с белой табличкой на фасаде, и я высовываюсь в окно:

— Да вот же он!

Я расплачиваюсь со стариком и смахиваю слезы.

— Плакать не стыдно, — говорит он мне. — Если уж по умершим не плакать…

Все до единого дома на улице стоят заброшенными. На месте ферм — бурьян и поваленные деревья.

Я ступаю на крыльцо, где отец учил меня резьбе по дереву и коже, и прохожу в дом, семнадцать лет служивший мне приютом. Из мебели ничего не осталось — все разграблено французами либо обнищавшими гаитянами.

— Ау! — кричу я, но ответа нет. Даже крысы хранят молчание.

Я стою в дверях отцовской гостиной и не верю своим глазам. За тринадцать лет моего отсутствия комната словно уменьшилась в размерах. То, что раньше казалось большими хоромами, на самом деле — скромная комнатка, оклеенная бумажными обоями.

Я поворачиваюсь и иду к бывшей своей комнате. А кровать-то еще стоит! Не кровать, а скорее — койка: веревки, натянутые на старый деревянный каркас. И шкаф мой тоже уцелел. Мы с отцом его выстругали, когда мне было одиннадцать лет. Я подхожу к шкафу и открываю дверцы — там, как какой-нибудь древнеегипетский раритет, лежит женская расческа. Я достаю ее и держу в руке, и она такая же гладкая и холодная, как женщина, которой она принадлежала.

Я пробую угадать, где она сейчас и чем занимается.

Сажусь на кровать и вспоминаю слова капитана нашего корабля. «Император одержал победу в сражении при Линьи. Теперь этого человека может остановить только Господь и Его ангелы». Но я в этом не уверен. Любовь может сподвигнуть мужчину на немалые подвиги. А у Марии-Луизы есть те, кто ее очень любит. Ее отец так просто не сдастся. Не говоря уже о графе Нейпперге, о котором я тоже наслышан.

Однажды императрица Мария-Луиза спросила, верю ли я в призраков. «Трудно верить в то, чего никогда не видел», — ответил я. Но может быть, на то они и призраки, чтобы оставаться невидимыми. Может, их присутствие достаточно только ощущать?

Я выхожу из дома через задние двери и оказываюсь на краю пустого поля. Сухой бурьян в мягком свете утра кажется золотым, пальмы ласково колышутся на свежем утреннем ветру. Таких богатств не сыщешь во всех царствах, что завоевал Бонапарт.