Читать книгу - "Движимые - Кристи Бромберг"

правда? — спрашивает Колтон с игривой усмешкой на губах, и взглядом, который говорит, что его пресыщение мной подошло к концу. — Языки — забавная штука, тебе не кажется? — Он наклоняется и обводит мою нижнюю губу языком. — Они могут лизать вот так, — шепчет он. — И целовать так, — говорит он, прижимая свой рот к моему, его язык раздвигает мои губы и овладевает моим ртом. Он перемещает нас назад на матрас, так что его вес восхитительно давит на меня.

Колтон прерывает поцелуй и страсть в его глазах распускается цветком желания в моем животе.

— И они могут лизать вот так, — шепчет он, прежде чем скользнуть языком вниз по моей шее, чтобы подразнить тугой бутон моего соска. — Они могут дразнить и доставлять удовольствие, вот так. — Его язык ласкает сначала один сосок, затем другой, прежде чем скользнуть вниз по животу в мучительно медленном темпе. Мои мышцы напрягаются в ожидании, когда он останавливается у вершины моей киски.

Колтон смотрит на меня, и я замечаю вспышку улыбки.

— И им определенно… — Он дует мне в промежность, жар его дыхания растекается по моей чувствительной плоти. — …нравится пробовать на вкус вот так.

Его язык скользит по мне, и резкий вдох и, следующий за этим, тихий стон — все на что я способна. Слова исчезли, а разум затуманен нежным скольжением и мастерством его языка.

Он поглощает меня. Доставляет удовольствие. Сводит с ума.

ГЛАВА 21

Колтон

Боже, она чертовски великолепна. Не могу не протянуть руку и не убрать локон с ее щеки. Чувство — это гребаное чуждое мне чувство, которое уже не такое и чужое — проходит сквозь меня, хватая за яйца, а затем подает их мне на блюде.

Заставляет дрожи страха угнездиться в основании позвоночника, отдаваясь непрестанным эхом.

Мои пальцы задерживаются на ее плече, прикасаясь к ней, чтобы убедиться, что она настоящая. Невозможно, что она может быть реальной. Она пугает меня до усрачки. Это не такое уж чуждое чувство пугает меня до усрачки. Но я не могу заставить себя уйти. Не мог с той самой первой встречи. Черт, поначалу определенно было непросто. Этот находчивый рот, эти фиалковые глаза, и покачивание этой задницы — что бы мужчина из плоти и крови мог еще пожелать?

Иисусе. Скажите мне, что я не могу чем-то обладать, и я чертовски уверен, что буду добиваться этого, пока не получу. Игра началась. Я в ней до тех пор, пока не возьму гребаный клетчатый флаг.

Но потом, в тот первый раз, когда я появился в Доме — этот ее взгляд, который сказал мне, чтобы я отвалил и не смел шутить с ее Зандером, или она сама меня прикончит — все изменил. Перевернул с ног на голову. Превратив в реальность. Вызов исчез. В тот момент я видел себя только ребенком. Сейчас. Знал, что она любит наши сломленные части. С темнотой все было в порядке, потому что она была наполнена гребаным светом. Знал, что она понимала гораздо больше, чем я когда-либо смог бы рассказать.

Эта ее бескорыстная душа и тело, говорящее «иди и трахни меня», взяли и отыскали, завели детали внутри меня, которые, как я думал, умерли и больше никогда не восстановятся. Заставили меня почувствовать, когда я был так доволен жизнью в окружающем меня тумане. Хочу сказать, кто еще действительно занимается тем дерьмом, с которым возится она? Берет искалеченных детей — много искалеченных детей — и относится к ним как к своим. Защищает их. Любит. Сражается за них. Готова заключить сделку с дьяволом, вроде меня, ради их же блага.

В тот день в конференц-зале, когда я загнал ее в ловушку своей маленькой сделкой, я мог видеть в этих гребаных зовущих глазах трепет и осознание того, что я причинил ей боль, и даже зная это, ради мальчиков она согласилась, не смотря на вред, который ей будет нанесен лично. И, конечно, меня чертова ублюдка, все время интересовал лишь один вопрос: насколько приятной будет ее киска. Хочу сказать, что если всего лишь ее поцелуй был настолько чертовски улетным, то я даже не мог и представить, насколько упоительным будет ее тело. Она жертвует собой ради своих мальчиков, а я думаю о своей конечной цели.

И это вывело меня из себя, заставило быть настороже. Я знал, что она собирается позволить мне овладеть собой, но понятия не имел, черт побери, что после нашего первого раза она посмотрит на меня с такой безусловной ясностью — будто может заглянуть прямо в мою проклятую душу. Это охренеть как напугало меня, всколыхнуло во мне вещи, которые я не хотел вновь ворошить. Вещи, без которых я прожил всю жизнь. Никто не знает, что я делал — что я позволял делать с собой. О яде, живущем внутри меня. Как я любил и ненавидел, делал невообразимые вещи по причинам, которых не понимал в то время и не понимаю до сих пор.

И я боюсь каждую минуту каждого гребаного дня, что она поймет это, узнает правду, скрытую внутри меня, а потом оставит в еще худшем положении, чем нашла. Она освободила во мне то, чему я не собирался вновь позволять увидеть дневной свет. Она поднимает понятие уязвимости на совершенно новый уровень.

Но я не могу оттолкнуть ее. Не могу перестать хотеть ради ее же блага. Но каждый раз, когда я пытаюсь — каждый раз, когда я приоткрываюсь, и она видит проблеск моих демонов — я боюсь до усрачки. Боже, я пытаюсь заставить ее уйти — даже если это происходить только в моей гребаной голове — но у меня никогда это не получится. И я просто не уверен, потому ли это, что она упряма или потому, что это бестолковая попытка с моей стороны, чтобы я смог сказать себе, что действительно пытался.

Знаю, что для нее лучше — и это не я. Черт, прошлая ночь… прошлая ночь была… черт. Я лично вручил себя ей. Сказал, что постараюсь, когда каждая моя частица кричала в знак протеста против страха быть разорванной в клочья, позволив себе чувствовать. Я всегда использовал удовольствие, чтобы похоронить боль. Не эмоции. Не обязательства. Удовольствие. Как еще я могу доказать себе, что я не тот ребенок, которым меня заставляли быть? Это единственный известный мне способ. Единственный способ, помогающий мне справиться. Нахрен психотерапевтов, которые понятия не имели, что со мной случилось. Мои родители потратили