Читать книгу - "Лесная герцогиня - Симона Вилар"

Я еще тогда подумал, что победа Генриха нанесет немалый урон славе самого Ренье, и понимал, что хозяин будет зол на меня. Но я хотел верить, что мои былые заслуги смягчат гнев моего герцога, и готов был сделать все, чтобы исправить свою ошибку, даже обдумал, как можно отбить назад святого Гала. И едва я окреп, как сел на коня и поехал к Ренье.

И как же он принял меня? Он унижал и оскорблял меня. Для него я был Иудой, трусом, старым никчемным псом. Он обрушил на меня целый поток ругательств при хохочущей толпе придворных, а затем выгнал прочь. И мало этого. Я был лишен всех должностей, всех своих владений и земель. Стал изгоем и не знал, куда ехать. Ведь я посвятил Ренье всю свою жизнь и не ведал, что мне теперь делать. Меня выгнали, как гонят со двора отслужившего свое пса. И вот на старости я…

Хриплый голос Эврара дрогнул, и он какое-то время молчал, словно справляясь с болью. И Эмма могла представить, в какой растерянности он был тогда, что ему пришлось пережить.

А старый мелит вновь набрал в грудь воздуха и продолжил:

– Несколько дней я шатался бог весть где, напивался, как паромщик, в самых грязных харчевнях. Я пропил все, что у меня осталось, – золотую цепь и шпоры, плащ, кольчугу реймской стали. Я совсем опустился. Но однажды, когда какие-то забулдыги хотели украсть моего коня, что-то заставило меня очнуться. Я убил двоих из них, а третий ползал у меня в ногах и называл господином. И тогда я вспомнил, что я еще господин. Лишив меня всего, Длинная Шея забыл о маленьком имении в Арденнах с рудником. И тогда я поехал сюда. И здесь была ты.

Он замолчал, глядя на нее, а когда заговорил, она словно с удивлением уловила непривычную мягкость в его интонации:

– И я благодарен судьбе, что свела нас с тобой, Птичка. И да хранят тебя светлые силы за твою доброту к старому псу, за твое участие. За то, что у меня осталась хоть ты.

Он вдруг совсем поник и не заметил, как Эмма подошла к нему и, когда он склонил свою седую голову, ласково приголубила. И от этого сочувствия непримиримый солдат совсем обмяк и несколько минут позволил себе стоять, склонив голову на это гостеприимное хрупкое плечо. Потом резко встрепенулся, отошел.

– Бог с тобой, девочка! Так ты превратишь меня в тряпку. И я того и гляди разрыдаюсь. Фу-ты, позор какой!

Эмма осталась стоять, глядя на языки огня.

– Я понимаю тебя, Меченый. Возможно, как никто. Ведь, как и ты, я была верна лишь одному человеку, как и тебя, меня изгнали. И я осталась одна.

Эврар как-то странно поглядел на нее.

– А хочешь, рыжая, я расскажу тебе о Роллоне Нормандском?

Она вздрогнула. Но взяла себя в руки.

– Нет! – Она сказала это твердо и непримиримо. – И никогда, Эврар, слышишь – никогда, не смей больше произносить при мне этого имени.

Какое-то время оба молчали. Он – удивленно и растерянно, она – решительно и зло. Потом Эмма улыбнулась.

– Когда-то один монах предрек мне, что однажды я найду себе пристанище. И это пристанище я нашла благодаря тебе, Меченый. Я обрела в Арденнах дом, я стала сильной. Пожалуй, нигде и никогда я не была столь независимой, как в этих лесах. Мне есть чем гордиться, Эврар, есть в чем черпать силы для жизни. И меня это устраивает. Я всем довольна. А прошлое… Оно уже забыто.

– А будущее? – спросил Меченый. – Ты сейчас говоришь, как старуха. А ведь ты молода и прекрасна. Когда-нибудь ты снова захочешь жизни, перемен, любви. Зачем же ты жаждешь одиночества?

Эмма вздохнула и стала снимать ткань с кросен.

– После того, что я претерпела с Видегундом, – ее передернуло, – у меня совсем пропала потребность в мужчинах. Да и ранее – насилие норманнов, возня с больным Атли, жестокая ревность Ролло, старческие объятия Ренье, издевательства Леонтия… Поверь, Меченый, мне есть от чего прийти к мысли, что спокойствие – очень ценная вещь.

Эврар поглядел на нее с легкой насмешкой. Глазами не старика, не друга, не «отца», а мужчины. О чем толкует эта рыженькая? Стройна, как молодое деревце, грудь так и выпирает под складками шерстяной туники, шея – как лилейный стебель, лицо – да, уж недаром этот придурок Видегунд все грезил ею как Мадонной. Да и одета чисто, как женщина, желающая нравиться, – пояс из чеканных блях на осиной талии, как у нерожавшей девушки, темно-красные волосы заплетены в несколько косичек, уложенных вокруг головы. Нет, он не верил ее словам. Покой? Нет, пусть она и обожжена жизнью, но покой не для нее. Она рождена сильной, жизнелюбивой. И она еще оживет.

Увидев, как Эмма складывает ткань и выразительно поглядывает на него, он понял, что пора уходить. В его башне было холодно и темно, он долго возился, разводя огонь. Но и позже не лег, а глядел, как пробегают язычки пламени по толстым поленьям. Опять вспомнил, как хороша Эмма, сколько в ней достоинства, мудрости, благородства. Эх, какую герцогиню потерял Ренье в ее лице! И Эврар в который раз мысленно обозвал обожаемого герцога глупцом. Но, с другой стороны, хорошо, что Эмма не досталась старому неблагодарному гордецу. А вот Роллон… Эх, жаль. Лучше всего ей было бы вновь вернуться в Нормандию. Особенно теперь, когда Роллон опять остался один и, как слышал Эврар, повсюду разыскивает свою Птичку. Но, видимо, она сама не желает простить его. Что ж, Эврар был уверен, гордость – порой очень вредная вещь. Видишь ли – даже выслушать его не пожелала!

И еще в одном был уверен Эврар. Что пожелавший забыть о жене и дочери Ренье никогда больше не вернет Звезде Арденнского леса достойного ее положения герцогини.

Но Эврар ошибался.