Читать книгу - "Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная - Маргарет Джордж"

Ирод переоделся (для беженца он имел неплохой гардероб) и восседал за столом в царском пурпуре, с диадемой на челе. Даже в изгнании он оставался монархом и хотел сделать это очевидным для всех. Ему и его свите отвели места в соответствии с положением каждого, и все иудеи показали себя за столом отменными собеседниками с прекрасными манерами. На превосходном греческом языке они поддерживали беседу о чем угодно: о модах, о поэзии и искусстве, об угощениях и развлечениях, о философии. Только политика, как тема щекотливая, за столом не затрагивалась.

Правда, Эпафродит попытался едко поддеть гостя.

— Стало быть, пока Иудея остается в руках парфян, — молвил он, сокрушенно качая головой. — Но ничего, надеемся, скоро она будет освобождена. Тогда тебе придется без промедления очистить и восстановить Храм.

— Я хочу сделать больше, — ответил Ирод, устремив на него прозрачные глаза. — Я хочу перестроить его в соответствии со значимостью Храма.

— Какой значимостью? — Мардиан сморщил лоб. — Прости меня, я не понимаю.

— Храм свят! — заявил Ирод.

— Как все храмы, — сказал Мардиан с мягкой улыбкой. — Наш храм Сераписа, например…

— Бог Серапис не оставлял исчерпывающих указаний о сооружении ему именно такого храма и именно в этом месте, — возгласил Ирод с немного излишним пылом. — А мы от нашего Бога такие указания получили.

Мардиан рассмеялся.

— Пути богов неисповедимы.

— Для нас есть только один Бог! — твердо заявил Ирод. — И от него мы получили Закон.

— Но наши… — начал египтянин, и я остановила его взглядом.

— Послезавтра шаббат, — сказал Эпафродит. — Раз ты так благочестив, то, конечно, захочешь пойти со мной на молитву в нашу синагогу. Это самая большая синагога мира.

Ирод улыбнулся и кивнул.

— Что такое синагога? — спросил кто-то, сидевший дальше за столом.

Ирод пробыл в Александрии двадцать дней, но Эпафродиту так и не удалось раскусить, кто он — истинный иудей или нет. Мне же показалось, что царь столкнулся с конфликтом между тем, к чему его принуждали обстоятельства, и тем, к чему влекли амбиции; между склонностью и необходимостью. Такого рода противоречие испытывают многие, но мало кто выбирает венец мученика и погибает, как Катон — за республику, Спартак — за рабов, а израильские пророки — за своего Бога. Все остальные стремятся реализовать свои таланты и устроить собственные судьбы, не возлагая их на алтарь идей, как белого жертвенного быка. Ирод тоже был просто человеком.

В конце концов он отплыл на полученном от меня корабле в Италию, вдогонку заходящему солнцу. Что он там найдет, мы могли лишь догадываться. Оставалось лишь с нетерпением ждать вестей, не менее важных для меня, чем для Ирода.

— Я не хочу быть жестоким, но ты просто необъятна! — не сдержался Олимпий, зайдя ко мне примерно через месяц после отплытия Ирода. Его лицо, обычно бесстрастное, выражало растерянность и испуг.

— Ах, милый старина Олимпий, до чего же ты любезен и тактичен, — проворчала я, надувшись.

Я и без него знала, что разнесло меня сверх меры. Ни пышные шелка, ни парчовый кокон ничего уже не скрывали.

— Ты совершенно уверена насчет… насчет сроков? — осторожно спросил он.

— Думаю, да. Во всяком случае, приблизительно.

Олимпий покачал головой.

— Пожалуйста… ты позволишь? — Он протянул руку к моему животу.

— Разумеется, делай то, что считаешь нужным, — сказала я. — Сегодня ты не мой друг, а мой придворный врач.

Он отстегнул передник, добавленный недавно к моему платью, прошелся чуткими пальцами по выпуклой плоти, нахмурился, покачал головой. Потом проговорил:

— Ага, — и убрал руки.

— Что «ага»? — нетерпеливо спросила я.

— С точки зрения медицины все нормально. Можно сказать, волноваться нечего, но…

— Что еще за «но»? — рявкнула я.

— Я думаю, что их двое, — ответил он.

— Что?

— Близнецы, — сказал он. — Двое. Ну, знаешь, как Аполлон и Артемида.

— Без тебя, дурака, знаю, кто такие Аполлон и Артемида!

Он ухмыльнулся.

— Да, конечно. Но готова ли ты стать Латоной?

— И скитаться отвергнутой и преследуемой?

— Скитаться тебе, ясное дело, не придется, да и преследованиям тебя никто не подвергнет. Но вот насчет отвергнутой… Тут я лучше промолчу.

— Иногда я тебя ненавижу! — воскликнула я.

— Конечно. Когда я говорю тебе то, чего ты не хочешь слышать, — отозвался он. — Но я бы на твоем месте не обижался попусту, а подумал заранее, как назвать двойняшек.

Он встал, и в глазах его плясали огоньки.

— Ах, что за мужчина этот Марк Антоний!

— Уходи!

Я запустила в него баночку с мазью. Он увернулся и со смехом выбежал прочь. После его ухода я осторожно положила руки на свой необыкновенно округлившийся живот и сосредоточилась. Да, толчки внутри его в самый раз подходили для четырех пар конечностей. Двойняшки. Дать им имена — наименьшая из проблем.