Читать книгу - "Любовь на сладкое - Алина Ланская"

Сама тянусь к нему, обожаю исследовать его тело. За эту неделю я открыла много для себя нового, никакие учебники таких знаний не дадут. И продолжаю познавать. Почти каждую ночь. И утро. Вот как сегодня.

Взрослая жизнь стремительно ворвалась в мой мир, поставив все с ног на голову или, наоборот, упорядочила меня, заставив, наконец, жить соразмерно со своим возрастом. Моя взрослая жизнь по имени Марат Бухтияров.

Рисую пальцами замысловатые узоры на его груди, потом медленно двигаюсь вниз к прессу, чтобы медленно обводить ногтем каждый кубик, а потом прижиматься к нему губами…

Утренний душ мы принимаем вместе — это наша маленькая традиция. Одна из немногих. Пока.

— Так что это за выставка и почему нам нужно обязательно на ней побывать? — спрашиваю Марата, расчесывая влажные волосы.

Он стоит ко мне спиной и уже что-то колдует с завтраком. Мне не с кем сравнивать, но моей маме ни разу не удалось заставить папу готовить. Оксанка, как я понимаю, и не пыталась. А для Марата это обычное дело. Приятное такое дело.

— Выставка? Современное искусство — обмотанные проволокой инсталляции из бетона и стекла, фарфоровые метровые статуэтки и фаянсовые унитазы с какой-то совершенно безумной росписью. Она так и называется — «Хрупкое искусство». Не то чтобы обязательно надо. — Марат оборачивается, и я вижу в его руках две тарелки с моцареллой, базиликом и помидорами. — Но наш общий друг подарил нам два билета. Нехорошо отказываться.

— Наш общий друг? — Запах просто божественный. Обожаю базилик. У нас вообще с Маратом похожие вкусы в еде. — Подожди? Дудкин?!

— Да! Ему твоя приятельница все уши прожужжала, а он — мне. Приятного аппетита!

Итальянский завтрак прекрасен, особенно когда к нему на тарелку лег хрустящий сандвич. Значит, Журавлева все-таки встречается с Дудкиным. Огонь, конечно. Вот только почему мне не сказала? Наша учеба в летней школе закончилась, но общаться-то мы продолжаем. Стесняется его, что ли?

— Ну так как? Идем?

— Конечно! Я хочу посмотреть, как будет разлетаться вдребезги гламурный унитаз с росписью.

— Даже так? — Марат ухмыляется, но я уверена, что он думал о том же!

— Конечно! Слушай, моя квартира пострадала, твоя тоже… Альберт должен выйти на новый уровень своих взаимоотношений с миром. Мир должен вздрогнуть.

— Язвишь? Вот уж не ожидал, что ты так можешь. Тогда встретимся в семь сразу на выставке?

Согласно киваю, напоминая себе, что надо лучше держать язык за зубами. Марат говорит, что я сама нежность и мягкость. Мне приятно, что он так думает.

Выставка в модной галерее в самом центре, даже не знай я точный адрес, мимо бы не прошла. Просто не смогла бы — у входа и до сквера выстроилась приличная такая очередь из самой что ни на есть разношерстной публики. Тут и героини небезызвестного хита Шнура, и почтенные матроны, много молодых парней и девчонок, а еще офисных сотрудников. Марат три минуты назад писал, что подъезжает, а я пока топаю в самый хвост очереди и размышляю, успеем ли мы сегодня на выставку.

— Люба? Ты что здесь делаешь?

Оборачиваюсь на знакомый голос. Ну вот и встретились.

— Привет, Инн! Я на выставку с Маратом. А ты?

Смотрю на Журавлеву и замираю. Вот это да! Просто сирена. Я такой красивой подружку еще не видела. Идеальный макияж полностью скрыл веснушки и обеспечил фарфоровый цвет кожи. Smoky eyes притягивает взгляд, а волосы… Я бы памятник поставила тому, кто так элегантно уложил ее непокорные рыжие кудряшки. Ну и платье идеально подчеркивает идеальные изгибы Журавлевой. Мне даже неловко стало за свой неброский наряд.

— Я? — Непривычно видеть Инку, которая явно не хочет отвечать на вопрос. Неужели и правда стесняется Дудкина? — Я тоже. На выставку.

Я не спрашиваю, с кем она, и не удерживаю, когда она отходит в сторону позвонить. Похоже, не все так просто с королем унитазов!

Все разрешается через пару минут, когда к нам подходят Марат и Альберт. Дудкин тоже при параде — белоснежная рубашка, бабочка и явно новый и дорогой костюм. А еще от Альберта пахнет каким-то очень навороченным парфюмом.

— Ну что, девчонки? Идем? У нас VIP-билеты и приоритетный вход. — Дудкин, не стесняясь, пожирает глазами свою рыжую фурию.

А Инка… Инка стесняется. Вот честно. Я неплохо ее изучила и чувствую сейчас какую-то фальшь и скованность, ей совершенно не свойственные.

Альберт не обманул — через пять минут мы уже внутри, в огромном зале, где на один квадратный метр собрано столько странных сооружений, что я уже начинаю сомневаться: это и правда искусство? Колючая проволока, наспех и очень небрежно обернутая вокруг белой вазы, или старая покрышка, расписанная под хохлому и водруженная на постамент из стекла?

Марат, похоже, думает, что и я, но помалкивает, глядя на Дудкина, который ходит по экспозиции с открытым ртом, не обращая на нас никакого внимания. Но и от Инки старается ни на шаг не отступать, а она зависла вместе еще с дюжиной таких же ценителей у стеклянного шара, внутри которого расположился город в миниатюре.

— Альберт? Как думаешь, это настоящая покрышка? Интересно, если до нее дотронуться… из чего она?

Инка как бы вслух размышляет, но Дудкина уже не остановить. Не все экспонаты огорожены, к этому можно свободно подходить. И Альберт пошел. В наступление. Отодвинул пару ветхих старушек и потянулся всем телом к покрышке. Стеклянный постамент жалобно заскулил под тяжестью Дудкина. А он и не замечает, как чуть навалился на произведение искусства.

— Резина! — громко возвещает Дудкин. Резко поворачивается, задевая, разумеется, и постамент.

— Хана выставке, — раздается над ухом голос Марата. — Первый пошел.

Киваю, ожидая услышать звон бьющегося стекла, но происходит то, чего ни я, ни Марат, да никто не ожидал!

Откуда он взялся — непонятно. Только что рядом с нами никого не было, а тут перед глазами словно кадр из остросюжетного боевика со Стейтемом: блестящий, словно отполированный, лысый череп, черный костюм, ослепительная белая рубашка, солнцезащитные очки, хотя мы в помещении. Я даже разглядела бесцветный наушник на ухе охранника и черные часы на крепком запястье. Реакция у «Стейтема» нечеловеческая — я своими глазами видела, как стеклянная подставка закачалась и вот-вот должна была перевернуться, но она стоит. Стоит на полу, как живая, а рядом «Стейтем» — тоже на полу.

Кто-то даже зааплодировал, а мы с Инкой так и стоим, открыв рты.

— Перформанс? В программе не было заявлено. — Ветхие старушки, которых задвинул Альберт, зашуршали за спиной программками.

— Да уж, перформанс, — ухмыльнулся Марат. Его все происходящее явно забавляло, чего не скажешь про Журавлеву. Никогда не видела ее такой растерянной.

— Пошли в другой зал, пока охрана нас не вывела. — Я и правда опасаюсь, что Дудкину достанется за его неловкость, но нет: «Стейтем» поправил покрышку на стеклянном постаменте и молча исчез, ни слова не сказав Дудкину.