Читать книгу - "Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач"

Я видела, что он очень зол, но держит себя в руках.

— Пожалуйста, — сказал он спокойным голосом. — Пожалуйста, попытайся быть разумной, Джанна. Я понимаю, что для нас обоих унизительно объявлять всему миру, что наш брак развалился, но ведь жить так, как сейчас, бессмысленно и бесполезно. Кроме того, это очень плохо для детей. Послушай, ты же должна это понимать! Если мы не будем эгоистичны и прежде всего будем заботиться об интересах детей, то я уверен, что мы сможем прийти к таким условиям раздельного проживания, которые будут намного лучше для детей и не столь уж неприемлемы для нас…

— Я не соглашусь ни на раздельное проживание, — сказала я, — ни на развод. Если ты решил бросить меня, это твое решение, но, пожалуйста, не жди, что я с этим примирюсь.

— Если ты беспокоишься о деньгах, то я, конечно же, щедро тебя обеспечу, ты сможешь продолжать жить в Пенмаррике…

— Нет, — сказала я.

Он посмотрел на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Если ты меня бросишь, я больше туда не поеду.

— Но…

— Я его ненавижу, — произнесла я, запинаясь, — я ненавижу Пенмаррик, ненавижу. Ненавижу давать эти ужасные ужины, принимать этих ужасных гостей и отдавать визиты. Я ненавижу эти огромные холодные комнаты, в которых меня везде преследуют взгляды слуг. Я ненавидела этот дом все время, что жила там без тебя. Если ты меня бросишь, я в Пенмаррике не останусь. Я уеду домой. Я буду жить на ферме Рослин. Пенмаррик мне никогда не нравился, даже в начале нашей жизни там. Я всегда скучала по ферме и по Зиллану.

Он смотрел на меня так, словно я сошла с ума.

— Но, Джанна, дорогая… — Он не находил слов. — Боже мой, ты не можешь вернуться на ферму и жить там, как простолюдинка! Ты не можешь этого сделать!

— Я хочу домой, — сказала я. — Это все, чего я хочу. Я просто хочу домой. Я больше не стану жить в Пенмаррике, если ты уйдешь от меня.

— Послушай, Джанна, постарайся взять себя в руки. Ты была хозяйкой Пенмаррика одиннадцать лет. Все наши дети родились там. Ты не можешь, я повторяю, не можешь, вернуться теперь на ферму Рослин. Я думаю, ты просто не понимаешь, что говоришь.

— Я могу вернуться. И вернусь.

— Тогда как же я смогу отдать тебе на попечение детей?

Я не сразу поняла, что он говорит. А когда поняла, похолодела: я увидела, как мои дети вырастают и становятся чужими. Они не будут меня любить, не будут заботиться обо мне, оставят меня одну лицом к лицу со старостью.

— Ты не посмеешь забрать их у меня, — сказала я. — Ты не сможешь быть таким жестоким.

— Я собирался предложить, чтобы они жили с тобой большую часть года и приезжали в городской дом в Лондоне на несколько недель повидать меня на Рождество либо на Пасху. Но, Боже всемогущий, как я могу согласиться, чтобы моих детей забрали из Пенмаррика и воспитывали на ферме? Как?

— Если ты попытаешься их у меня забрать, я обращусь в суд. Я найму юристов… лондонских юристов…

— Ты и в самом деле думаешь, что какой-нибудь судья даст согласие на опекунство, если дети из высших слоев общества будут воспитываться на сельской ферме?

— А ты всерьез думаешь, — от страха я очень хорошо собой владела, — что какой-нибудь судья согласится на опекунство, при котором детей будет воспитывать любовница их отца вместо родной матери?

— Да, — сказал Марк без колебаний: — Вопрос не в том, что я живу с женщиной, которая не является моей женой, а в том, какая обстановка лучше всего для детей. И если ты думаешь, что какой-нибудь судья решит, что для детей лучше, если их воспитают как представителей рабочего класса на какой-то захолустной корнуолльской ферме…

— Тогда я останусь в Пенмаррике! Я принесу детям эту жертву!

— Правда, Джанна? Правда? А ты уверена, что, пообещав суду оставаться в Пенмаррике, ты не станешь проводить все больше и больше времени на ферме Рослин? Теперь я думаю, что даже если ты останешься в Пенмаррике, я буду просить суд забрать у тебя детей. Я не верю, что ты сможешь их должным образом воспитать, не отравив россказнями обо мне и о том, почему распался наш брак.

— Иными словами, ты решил наказать меня, забрав детей!

— А разве ты не пыталась только что наказать меня, не давая развод?

— Ты не имеешь права просить развода! А у меня есть все права на детей!

— Попробуй убедить в этом судью Верховного суда! Думаю, тебя ожидает сюрприз самого неприятного свойства, особенно, когда я скажу ему…

— Я сумею его убедить! Но если ты думаешь, что разведусь с тобой…

— Если ты согласишься на развод, я буду терпим в отношении детей.

— Даже если я буду жить на ферме Рослин?

— Я не могу гарантировать, что скажет судья, если ты уедешь из Пенмаррика.

— Понимаю! Другими словами, ты пытаешься склонить меня к разводу, обещая оставить детей, а как только получишь развод, сразу переменишь свое мнение и будешь добиваться, чтобы меня все равно лишили детей! Что ж, в таком случае я никогда с тобой не разведусь и никогда не отдам детей, и даже не думай, что сможешь обманом заставить меня отказаться от них!

— Мальчиков тебе не оставят.

— Никто, — сказала я, дрожа, — никто на земле не отнимет у меня сыновей. Если ты попробуешь разлучить меня с Филипом…

— Именно Филипа у тебя надо отнять любой ценой! Это совершенно ясно! Послушай, Джанна, я больше не собираюсь спокойно смотреть, как ты его портишь…

— Как я могу его испортить! Я люблю его! Я люблю всех своих детей, всех, и я люблю тебя, но ты так околдован этой бесстыдной женщиной…

Он ударил меня. Тыльной стороной руки он дал мне звонкую, обжигающую пощечину. Я задохнулась, сделала шаг назад, я не могла говорить, я видела, как его узкие черные глаза загорелись от гнева.

— Сука, — сказал он. Он не кричал. Голос его был тих и полон самого горького презрения. — Ну ты и сука. И лицемерка. Чертова лицемерка.

Эти слова ударили меня, как новая пощечина. Я сделала еще один шаг назад, прячась от его слов, и наконец оказалась прижатой к стене.

— Марк, — сказала я неожиданно, — Марк, не надо.

— Надо! — сказал он. — Надо, надо, надо! Я скажу все, что о тебе думаю! Ты первый раз в жизни поймешь, что ты такое! Ты очень, очень хорошо это поймешь, моя дорогая, и в этот раз ты не сможешь натянуть вуаль лицемерия, чтобы не видеть того, что не желаешь видеть.

— Марк, пожалуйста…

— А как мы говорим о любви! Все эти мелодраматические заявления: ты любишь меня, любишь детей! Черт подери, ты даже не знаешь значения этого слова! Ты не любишь меня… ты никогда меня не любила! Ты любила деньги, которые я мог тебе предложить, безопасность, комфорт, роскошь и — как особый приз — сексуальное удовлетворение в спальне. И не думай, что сможешь убедить меня в своей любви к нашим детям! Ты любишь безопасность, которую они тебе обеспечивают, тебя греет мысль, что есть шесть человек, которые тебя обожают и говорят, какая ты замечательная! Ты не любишь даже Филипа, ты одержима им только потому, что он выглядит как маленькое мужское отражение тебя самой! Так давай будем честными перед самими собой, Джанна, давай больше не будем притворяться, давай откинем лицемерие, давай посмотрим правде в глаза: есть только один человек на свете, которого ты любишь, и этот человек ты сама! Иначе почему ты все время выпячиваешь себя? Почему все должно подчиняться только тому, что хочешь ты, чего желаешь ты? Ты себялюбива, тщеславна, эгоцетрична… холодна, пуста и эмоционально стерильна.