Читать книгу - "Новые чувства (СИ) - Ангелина Грасова"

Вот так постепенно, понемногу, мы рассказывали о себе друг другу, пили вино и иногда закидывали в себя виноград. Это были спокойные разговоры, в которых порой мы сравнивали свои точки зрения и делились своими мыслями. Бывало, что мы переходили и на какие-то весёлые темы и весело хохотали, рассказывая всё в подробностях и красках. У нас даже нашлось что обсудить из пережитого вместе! Например, я рассказала в каком шоке и растерянности была, когда он объявился в кинотеатре и оказалось, что всё именно так и было задумано. Снова внезапно и без каких-либо предупреждений. Пожалуй, особенно были «рады» появлению Ромы Марк с Миланой, потому что им досталось перемахнуть через ряд и свалиться на диван ниже.

Потом где-то часа через два, нам понадобилось спуститься вниз, так как Рома захотел мне показать кое-что особенное, что спасло ему жизнь.

— Еду я, а мне на стекло шлема птица насрала, да так метко, что весь обзор заляпала, — открывая деревянный ящик, рассказывал Рома. — Я съехал на обочину. Только притормозил, как в огромный грузовик на повороте со всей скоростью въехал пьяный идиот на лексусе. Грузовик перевернулся и подмял под себя две машины. Была огромная авария, где пострадали и погибли люди, и среди вторых я чуть было не оказался сам, если бы не был вынужден сделать остановку. Не уверен, что я бы успел свернуть вовремя.

С замершим сердцем я слушала рассказ парня и разглядывала содержание ящика, но найдя то, что он хотел мне показать, крышка захлопнулась, чуть было не снеся мой чрезмерно любопытный нос.

— Вот он, родненький! — и протянул мне чёрный лакированный шлем, на стекле которого и впрямь была внушительная, чуть желтоватая клякса.

— Надо же, ты сохранил шлем именно в таком виде, — я пораженно взяла шлем, понимая какую ценность он несёт для парня. — Если бы не меткость той птички, на дороге было бы больше пострадавших… — задумчиво протянула, а потом как представила, что Рома мог бы и оказаться в числе тех, кто погиб.

Глаза ощутимо защипало. Нет-нет-нет! Если бы мне показали картину знакомства с этим парнем и дали ощутить все чувства и эмоции, что разжигал он во мне, и сказали, что всё это было бы по-настоящему, если бы он выжил… Я бы пролила немало слёз, обращалась бы к всевышнему, мол, за что ты так поступил? Почему ты такой жестокий и бессердечный?

Как бы я не бежала от чувств к Роме, я бы ни за что не отказалась от них навсегда.

— Почему ты рассказал мне эту историю? — проморгавшись, я подняла глаза со шлема, на парня.

— Сам не знаю, — он передёрнул плечами. — Об этом случае знают не многие. Точнее, только самые близкие. Эй, а что это такое? — Рома наклонился к лицу и провёл кончиком пальца у меня под глазами. — Господи, кто ж знал, что ты такая сентиментальная! — то ли с упрёком, то ли вообще с укором цокнул он, отобрал шлем и притянул к себе, предварительно положив шлем на крышку ящика.

Я податливо обняла его и потёрлась носом о рубашку, вдыхая полюбившийся его запах. Было бы так всегда: чуть настигнула печаль или грусть — «Оп!» и тебя уже нежно обнимают, гладят по волосам и шепчут успокаивающие слова, а ты обнимаешь в ответ и просто позволяешь побыть максимально слабой и беззащитной, чтобы любимый человек оказался единственным, кто поможет, убережёт и согреет.

— Рома! — я отстранилась, чтобы посмотреть в его глаза. При упоминании своего имени в таком серьёзном и чуть отчаянном тоне, его брови озадачено приподнялись и свелись к переносице. — Только попробуй исчезнуть из моей жизни без моего разрешения! Только попробуй уйти, не попрощавшись и не получив от меня заслуженной пощечины!

Усмехнувшись и явно не восприняв мои слова всерьёз, он ответил:

— Можешь дать пощечину заранее, потому что если мне придётся уйти и не на тот свет, то я не смогу прийти и сказать: «Прощай».

Что ж, тогда держи.

Думал, я тут шутки шучу?

Размахнувшись, я обожгла ладонь о его правую щеку и после болезненно трясла её, пока парень замер с отвёрнутым лицом.

— Это было… — он немного замялся, — впечатляюще. Впредь буду осторожен со словами, так как понял только что во всех красках, что за тобой не заржавеет.

Проведя кончиками пальцев по покрасневшей щеке, он взял мою ладонь, которую я не прекращала трясти от болезненных покалываний. Поднеся к губам, он начал покрывать её поцелуями.

«Теперь меньше болит?» — спрашивали его глаза.

«Не заставляй меня привыкать к твоим поцелуям…» — умоляли мои, пока внутри я млела от прикосновений мягких губ и теплоты его ладони, что сжимала мою.

«А ты ещё не привыкла?» — глаза опасно блеснули.

«Я упрямо пытаюсь не допустить этого» — на секунду отвела глаза.

«Ты не настолько упряма как я. И скоро твоё упрямство перейдёт на совсем другое…» — затем он опустил глаза на губы и замер.

Сейчас наклонится и поцелует! А я ведь встану на цыпочки, обниму за шею, позволяя его рукам обнимать и водить огненными дорожками по коже там, где только дотянутся.

— Так что это такое? — беспощадно для нас обоих отведя глаза вниз, я кивнула на ящик и аккуратно забрала ладонь из его руки.

Рома шумно вдохнул, но сумел взять себя в руки. Правильно. Если мы сейчас начнём целоваться, то это, как пить дать, перейдёт в другое, более страстное, действо. А у нас должно быть нормальное первое свидание!

— Это, ну-у, как тебе объяснить, — выпустив меня, он смущенно почесал затылок. — Я тот ещё куркуль-романтик. Люблю оставлять вещи, что пришли в негодность, но имеют свою историю. Вот и храню их здесь, как этот шлем.

Затем мы вместе опустились к ящику и всё ещё смущенно, Рома открыл мне его.

Я не смогла тепло улыбнуться на его слова и ещё раз оглядела вещи, посмотрела на шлем, как в голове возникла идея.

— Тогда почему оно тут? Пусть оно всегда напоминает тебе о том времени и событиях!

— Этот хлам? — он скептически посмотрел в ящик. — Масянь, меня и так бомжом называют, потому что живу как в пустой коробке, так а ты хочешь, чтобы коробка пополнилась старым мусором?

— Если грамотно расставить, то коробка для бомжа быстро станет дизайнерской студией! У Марка вообще в каждой комнате бутылки стоят, а порой ещё и полупустые, но его же алкашом никто не называет?

— Ну, теперь я буду, — коварная улыбка растянулась на губах.

Я загорелась