Читать книгу - "Ненависть - Джулия Баксбаум"

Я знаю, что не должна оставаться сегодня в одиночестве. Прямо сейчас я могла бы находиться в Провиденсе, штат Род-Айленд, или в Шорт-Хилс, штат Нью-Джерси, в семьях Джесс или Кейт, попивать яичный коктейль и открывать подарки, срочно купленные их мамами в последнюю минуту, когда уже стало понятно, что мне больше некуда податься. Рут пригласила меня с собой в округ Колумбия, провести день вместе с ее детьми и внуками, смотреть фильмы и есть китайские блюда, а Мейсон предложил слетать в Техас, чтобы впервые в жизни попробовать хорошо прожаренную индюшку. Хотя я порывалась откликнуться на каждое предложение, я думаю, что чувствовала бы себя еще более одиноко, околачиваясь в чужих семьях и делая вид, что являюсь частью того, чего у меня на самом деле нет. Я бы чувствовала себя иностранным студентом, приехавшим сюда по обмену.

Нет, у меня есть свой собственный план. Я просыпаюсь рано утром, когда в мои окна пробиваются только первые неяркие лучи солнца, и съедаю миску хлопьев, которая стоит рядом с кухонным умывальником.

«Я не буду валяться. Я даже не взгляну в сторону дивана и телевизора».

Я принимаю душ, надеваю свое зимнее пальто, перчатки, шляпу и шарф; я укутываюсь тщательно и тепло.

«Это просто. В Дарфуре^[52] убивают детей. Мы — воюющий народ. Это все пустяки».

А затем я выхожу на улицу, поздравляю с Рождеством мужчину, который не Роберт, и направляюсь в сторону окраины. Холодный воздух пробирается ко мне в рукава и обжигает запястья.

«Ты должна сделать одно небольшое дело. И это даст тебе силы для всего остального. Так что давай живее».

Я иду быстрее, следуя вдоль извилистого, как змея, маршрута поезда метро № 6 в сторону Ист-Сайда, но по поверхности. Мимо Юнион-сквер. Парка Мэдисон-сквер. Надо мной, словно следя за моим продвижением, высится башня страховой компании «Метрополитен Лайф».

Я добираюсь до вокзала Грэнд-сентрал, который пахнет человеческими телами и кофе, где чувствуешь себя, как в лагере беженцев в Майами. Отопление включено на полную мощность, воздух тяжелый и влажный. Семьи жмутся по углам, безуспешно пытаясь собрать разбегающихся детей и вытирая им пот со лбов развязанными шарфами. Бросаются в глаза сумки с покупками, — торчащие под мышками, зажатые между ног, — в которых виднеется красная и зеленая упаковочная бумага. Время от времени информатор делает объявление, и люди скрываются за огромными дверями, на которых указаны номера поездов, готовых отвезти их домой. Черный мерцающий информационный щит вращает день вперед, подталкивая нас ближе к месту нашего назначения.

Я жду, когда буквы изменятся и объявят мой поезд. Я не думаю о том, что делаю, и уж тем более о том, куда еду. Я просто сижу здесь, на полу, впившись глазами в табло. Если бы вы прямо сейчас оказались на Грэнд-сентрал, вы бы меня там никогда не заметили. Я одна из тысячи людей, толпящихся в стенах вокзала в ожидании своего поезда. Это похоже на исчезновение.

Поездка ничем не примечательна. Голоса в моей голове растворяются в шуме колес, стучащих по рельсам. Я прислоняюсь головой к холодному стеклу и смотрю в окно, но ничего там не могу различить. Только смутный ландшафт. Такой можно увидеть где угодно в этом мире.

Выйдя на своей остановке, я замечаю перед станцией водителя такси в машине с работающим мотором. Такое впечатление, будто он ждет именно меня. Я запрыгиваю на заднее сиденье, и хотя точного адреса у меня нет, шофер знает это место. На прозрачную пластиковую перегородку за спиной водителя наклеены фотографии его детей, и я рассматриваю и запоминаю их, как рисунки на пакете молока. Две одинаковые девочки-близняшки, у обеих по две косички, у девочки справа выпал передний зуб.

Водитель высаживает меня перед воротами в каменной стене, и тут я понимаю, что нахожусь в какой-нибудь паре кварталов от загородного клуба моего отца. Я думаю, что он, наверное, сейчас там, похлопывает людей по спинам и пожимает им руки. А может быть, он навещает семью Анны, хотя я никак не могу вспомнить, откуда она родом, хоть убей. Возможно, из штата Мэн? Она носит джинсы так, как будто она из Мэна. Я даю шоферу хорошие чаевые, двойную оплату.

— Спасибо, мэм. Может быть, мне вас подождать?

— Нет, спасибо. Езжайте домой, к вашей семье, — говорю я. — Веселого Рождества.

— Веселого Рождества? — отвечает он, но тон у него такой, как будто он в этом не уверен. Я снова киваю ему, он заводит двигатель и уезжает, оставляя за собой только запах выхлопных газов.

Я стою перед кладбищем Патнама и заставляю себя пройти через открытые металлические ворота под сень деревьев. Вокруг не слышно ни звука, даже шелеста листьев. В данный момент я здесь совсем одна.

Я шагаю по центральной аллее среди немногочисленных надгробных камней. Зеленая травка аккуратно подстрижена и огорожена обрезанным кустарником и белым забором. Я была здесь раньше всего один раз, когда мы хоронили мою маму, и я не помню точно, где находится ее могила. Я понимаю, что это звучит ужасно, но я никогда раньше не удосуживалась сесть на поезд, приехать сюда, принести цветы. Я этого не делала, и я не собираюсь сочинять всякие оправдания, например, что мне было недосуг, что время притупило память или еще какой-нибудь подобный же бред. Поскольку я не верю в жизнь после смерти и у меня нет другой связной теории, которая бы позволяла считать клочок земли, где похоронена мама, чем-то иным, кроме как просто клочком земли, казалось глупым навещать его. Визит сюда стал бы обычной прогулкой, не более. Еще одним напоминанием, что нелепое каменное надгробие — это все, что от нее осталось. А это почти ничего.

Однако сегодня я чувствую, что мне необходимо посетить это место. И отнюдь не для того, чтобы отдать дань уважения моей маме.

Я иду по кладбищу в поисках подсказки, которая показала бы мне нужное направление. Я читаю все надписи на могилах. Я совершаю в уме массу вычислений, вычитая одну дату из другой. Мне нравится смотреть на могилы людей, умерших в старости, особенно мужей и жен, похороненных рядом.

Я представляю себе их тела глубоко под землей, как они, взявшись за руки, поддерживают друг друга под гнетом наваленной на них земли.

Здесь похоронены и дети.

Я прохожу мимо могилы с надписью «Мак-Киннон» и думаю, не родственник ли это Карла. Тут лежат семнадцатилетние. И четырехлетние. Множество любимых людей. Семьдесят шесть лет. Нет никакого шаблона. Все камни отличаются формами и размерами, на некоторых — замысловатая гравировка. Одни матовые, другие блестящие. Есть такие, которые похожи на скамейки, и хотя мне и хочется присесть, я не уверена, что они предназначены именно для этого. Между могилами нет стандартного расстояния. Нет никаких границ. Просто отдельные островки, разбросанные под деревьями то здесь, то там.