Читать книгу - "Мужей много не бывает - Адель Паркс"

Белла

Вдруг я понимаю, что уже два часа ночи. Время просеялось, будто сквозь дырявое сито. Большую часть вечера мы провели в крайне утомительных передвижениях от ресторана к ресторану. Фил и Стиви разработали какой-то странный план, согласно которому мы должны были поесть в трех разных заведениях. Этот план обязан своим возникновением частично одержимости Фила рекомендованными в путеводителях ресторанами, частично попытке избавиться от поклонниц Стиви. В путеводителе Фила указано, на каких блюдах специализируется каждый ресторан, и он решил, что было бы неплохо попробовать три фирменных блюда за один вечер — соответственно, в трех разных ресторанах. Его основным аргументом в пользу этой затеи было, что так как мы здесь ненадолго, то должны за короткий срок постараться впитать в себя как можно больше впечатлений. В принципе довод показался мне разумным. Я согласилась, подумав, что такое времяпрепровождение снизит вероятность того, что разговор перестанет клеиться или коснется нежелательных тем, — и первое, и второе вызывает во мне одинаково сильный ужас. А так большая часть вечера заполнена комментариями по поводу декора только что покинутого заведения, расстояния до следующего и расспросами, как добраться до той или иной точки города. Все это довольно безопасно.

Холодную закуску мы пробовали в ресторане под названием «Дельмонико-стейкхаус», знаменитом, согласно путеводителю, своим салатом из скальных креветок с пармезаном, который подается с жареным картофелем, нарезанным тонкими ломтиками и приправленным трюфельным маслом. Выглядело это все просто великолепно — я смогла съесть немного. Затем мы двинулись в «Нобу», располагающийся в «Хард-Рок-отеле», — есть суши. У них можно было заказать мою любимую угольную рыбу, маринованную в белом мисо, но мне, к сожалению, не хотелось есть. Да и вообще оказалось, что зря мы выбрали японский ресторан — выяснилось, что нелюбовь Стиви к устрицам распространяется и на все блюда из рыбы, кроме трески в кляре. Забавно, что за восемь лет его вкусы практически не изменились. Я, например, люблю суши. А Лаура сказала, что ей никогда не удается насытиться трапезой, состоящей из суши. Ее упоминание неутоленного голода, вне всякого сомнения, носило вполне невинный характер, но в моем восприятии отнюдь не было невинным. Я сразу начала представлять, какие ее желания утоляет Стиви, и меня накрыло тяжелой волной ревности и боли.

Мы завершили наш гастрономический тур в «Эм-Джи-Эм Гранд-отеле» — шелковистым слоеным пудингом, — но даже он меня не соблазнил. Фил и Лаура, которые с завидным постоянством пили весь вечер, разделили мою порцию между собой. В «Эм-Джи-Эм Гранд-отеле» есть на что посмотреть — от живых львов в фойе до танцовщиц на сцене (часто даже более свирепых, чем вышеуказанные львы), — но в час ночи мы решаем, что пора сворачивать бивак и возвращаться в отель. Причины для этого решения у всех нас разные.

У Стиви завтра вечером генеральная репетиция со зрителями, и им овладело раскаяние по поводу того, что он не проявил такую же сознательность, как итальянский конкурсант. Фил хотел вернуться в номер потому, что слегка перебрал, устал и надеялся, что сегодня ему снова повезет. Он же не знает, почему я занялась с ним любовью вчера вечером, и неожиданность нашего соития, нарушившего применявшиеся последние несколько недель вероятностные схемы нашей половой жизни, заставляет его допускать возможность, что сегодня все повторится. Он определенно человек, для которого стакан наполовину полон.

Мысли Лауры, очевидно, текли похожими маршрутами. Она не спускала со Стиви влюбленного взгляда. Не знаю, что мне более тягостно: думать о сексе с Филом или думать о сексе Лауры со Стиви. Оба эти акта по идее следуют естественному порядку вещей и вообще не должны меня беспокоить. Но я ничего не могу с собой поделать. Стыдно признаться, но мысль о том, как Стиви имеет своих поклонниц, причиняет мне легкую боль, а мысль о том, как Стиви имеет Лауру, расплющивает меня, будто паровым катком.

Секс для меня становится все более трудной и неприятной темой, без всякого преувеличения. С Филом он у меня почти отсутствует, я снова и снова ловлю себя на мысли, что думаю о Стиви, — а поймав, ощущаю себя несчастной коровой, нарушающей супружескую верность. Это не прибавляет мне хорошего настроения. И ясно, что со Стиви секса у меня тоже нет, потому что… почему? Потому что он с Лаурой, потому что я с Филом или потому что просто еще не представилась возможность? Когда я прихожу к выводу, что последнее является настоящей причиной, я начинаю себя ненавидеть.

Для меня секс всегда был неразрывно связан с любовью: любовь — рука, секс — перчатка. Естественно, в свое время у было два-три не сдобренных любовью перепиха, но их можно приписать моему вселенскому оптимизму, упорно не замечавшему очевидных фактов. У меня такое правило: я не ложусь в постель с мужчиной, в которого не влюблена, — ну, или в отношении которого не чувствую приближающееся чувство любви, или, по крайней мере, не надеюсь, что оно заявит о себе прежде, чем мы завершим ужин. Очень важно придерживаться подобного принципа, если работаешь официанткой в барах и закусочных, потому что в ином случае появляется соблазн приводить домой какого-нибудь красавчика каждый раз, когда тебе одиноко. Я никогда не занималась сексом просто потому, что мне хотелось им заняться. Для меня это не похоже на голод, жажду или усталость — это не естественная потребность, нуждающаяся в периодическом удовлетворении.

Значит, скорее всего я опять влюбляюсь в Стиви. Разве есть другое объяснение? Кроме него и секса, я ни о чем другом и не думаю. Кроме секса с ним. Как это было и как это может быть. Вчера ночью у меня был удивительный и довольно непристойный сон о том, как мы делаем это опершись на стену. В начале сна это была стена нашего школьного спортзала. Секс был поспешный, лихорадочный и невозможно сладкий. Он целовал меня крепко и томительно, будто забирал всю. Его рот прижимался к моим губам с такой силой, что было даже больно. Он смотрел мне прямо в глаза, не теряя меня ни на секунду. Это было потрясающе. Я чувствовала, что без этого невозможно жить. Но затем стена спортивного зала превратилась в стену нашего отеля — как внизу, в фойе — и какой-то частью спящего сознания я поняла, что мой эротический сон — не просто прогулка по заросшей аллее памяти, одной из тех, куда лучше не сворачивать, — я мечтала о том, чтобы сделать это с ним сейчас. Я проснулась вся в поту и с сильно бьющимся сердцем. Филип тоже проснулся и обеспокоенно спросил, что случилось, добавив, что у меня испуганный вид.

Я всегда серьезно относилась ко всему, что связано с подсознанием.