Читать книгу - "Чарлз-стрит, 44 - Даниэла Стил"

Заглянув к ней перед уходом в церковь, Крис увидел, как безвольно она вытянулась на постели, словно только что пробежала марафонскую дистанцию, и рассмеялся. Вокруг лежал десяток подготовленных нарядов, а Франческа не знала, какой выбрать.

— Развлекаешься? — пошутил он. — Не обижайся на маму. Заслужить у нее похвалу так же трудно, как проплыть между Сциллой и Харибдой, или кто там теперь сторожит врата ада. Но если ты выдержишь экзамен и она примет тебя, считай, что твои беды позади. Впредь от тебя потребуется только являться к столу вовремя и не раздражать маму.

— Она твоя мать. Я боюсь ненароком оскорбить ее. — Франческа даже не надеялась когда-нибудь заслужить одобрение этой женщины.

— Задавать столько личных вопросов невежливо. Это ей стоило бы побеспокоиться о том, как бы ты не обиделась. Начни платить ей той же монетой: спроси, в какой школе она училась. Такие вопросы она обожает. Она закончила Вассар, когда он еще был исключительно женским учебным заведением, и страшно этим гордится.

И вправду, начать беседу таким способом было бы проще простого.

— Никогда в жизни не бывала в церкви дважды за один день, — с отчаянием призналась Франческа. — Боюсь, как бы Господь не возмутился, не выставил меня вон и не поразил заодно молниями всех собравшихся.

Крис рассмеялся, благодарный ей за терпение.

— Ничего, эти муки зачтутся тебе на небесах, — пообещал он и помог ей встать. — Кстати, о муках: не хочется тебя расстраивать, но нам уже пора в церковь.

Ко всенощной отправилось человек двадцать. Франческа не помнила всех имен и степени родства, разве что обратила внимание, что с братом и сестрой Криса у нее нет ничего общего. Мысленно она называла всех этих людей общей фамилией — Харли. Единственным, кто выделялся среди них, был Крис. Франческа уже почти сердилась за то, что он притащил ее сюда. Впрочем, торчать одной в Нью-Йорке было бы совсем тоскливо. Поэтому она и плелась в церковь уже во второй раз за сегодняшний день. Отец посмеялся бы над ней, даже мать не упустила бы возможности пошутить. Талия давным-давно не бывала в церкви даже на собственных свадьбах.

Во время проповеди Франческа чуть не задремала. После возвращения домой все, к счастью, сразу разошлись по спальням. Полиция нравов в лице матери Криса пожелала всем спокойной ночи и счастливого Рождества, делая акцент на втором слове и почти проглатывая первое. Франческа заметила, что никто не стал целоваться, только отцы и сыновья обменялись рукопожатиями. Обниматься в этой семье вообще было не принято.

Спустя полчаса Крис прокрался в комнату Франчески. В свои тридцать пять лет она вдруг почувствовала себя четырнадцатилетним непутевым подростком и теперь боялась, что ее отправят в школу для трудных детей или сразу в тюрьму.

— Счастливого Рождества, детка, — сказал Крис, поцеловал ее и достал из кармана коробочку — длинную и плоскую, от Тиффани. Открыв ее, Франческа увидела золотой браслет с подвесками-сердечками. Крис сам застегнул его на запястье Франчески и поцеловал ее. Она вручила ему приготовленный в подарок серый кашемировый шарф, которым Крис остался доволен.

Вспомнив, что провести в гостях ей осталось всего два дня, Франческа вздохнула с облегчением. Впрочем, пережить следующий день оказалось проще — наступило Рождество с обменом подарками и роскошным угощением. Большой стол накрыли на тридцать персон, детей опять усадили отдельно, в холле, девочек нарядили в бархатные платьица. К счастью, Франческе не пришлось участвовать в общей игре в мяч на заснеженной лужайке возле дома, да и то лишь потому, что играли в него только мужчины. А потом все пили горячий пунш, рассевшись у камина. Мать Криса играла в бридж с мужем, дочерью и одной из племянниц. Крис сидел у камина рядом с Франческой, Йен играл где-то наверху с остальными детьми. К полуночи Франческа вернулась к себе в комнату, Крис сопровождал ее. Осталось выдержать всего один день, и можно уезжать. Франческа уже считала часы.

— Тебе было весело?

— Да, — солгала она, — но я все время боялась сделать что-нибудь не то. И чувствовала себя ребенком. — Последнее было правдой.

— Просто не обращай на них внимания. Они держатся так, будто создали этот мир, но ведь это неправда. Вот почему я бываю у родителей всего два раза в год. На Виньярде проще: там все расслабляются. — Крис прекрасно понимал, что его родные кого угодно могут свести с ума. Они стремились к совершенству во всем, чем занимались, и ожидали того же от окружающих, мало того, требовали подчинения своим правилам. Крис давно уже не старался подстроиться к родным, но и спорить с ними не желал — просто жил так, как считал нужным. Однако ему нравилось приезжать к родителям на Рождество, нравилось соблюдать традиции, и он был благодарен Франческе за то, что она согласилась сопровождать его. Он понимал, как ей трудно находиться под постоянным придирчивым наблюдением. Крис признавал, что его семья существует в искусственном мирке, где все одинаковы, словно печенье, вырезанное одной и той же формочкой. А Франческа явилась из мира, где никто не желал умещаться в одну форму на всех — и ее мать, и отец были своеобразными людьми: одна поражала избалованностью и капризами, другой был артистичен и эксцентричен. Но и Франческа, и Крис жили так, как хотели сами, независимо от родительских привычек и идеалов.

— Если бы твоя мать познакомилась с моими родителями, ее хватил бы удар, — грустно заметила Франческа.

— Само собой, — согласился Крис. — Да, они совсем разные — ну и что? Образ жизни моих родителей мне чужд, слишком много в нем ограничений. Порой мне с ними невыносимо скучно.

Франческа не стала продолжать этот разговор, чтобы случайно не обидеть чем-нибудь Криса. Как бы там ни было, его родители — приличные, респектабельные люди. Просто она чувствовала себя среди них чужой и странной. Она не соответствовала их требованиям. Как и Крис. Утешало сознание того, что они оба здесь белые вороны.

Всю следующую ночь Крис опять проспал в постели Франчески, но проснулся до семи и по привычке позавтракал с матерью. Рождество прошло, все немного расслабились, даже мать Криса. В церковь больше никто не спешил. Все опять уехали играть в теннис и сквош, как всегда бывало, когда семья собиралась вместе. Франческа по-прежнему не помнила, как кого зовут, и злилась на себя за короткую память. В этой компании она была единственной Франческой, а всех мужчин, казалось, звали Крисами, Бобами и Уильямами — по крайней мере она подсчитала, что человек пять носит каждое из этих имен. Из женских имен в семье чаще всего встречались Элизабет, Хелен и Брук. Мать Криса звали Элизабет, в ее честь назвали сразу нескольких девочек.

Похоже, празднику искренне радовался только Йен, который любил двоюродных братьев и сестер и жалел лишь о скором расставании. В день отъезда Крис снова завтракал с матерью. Его отец отвез гостей в аэропорт, сказал, что был очень рад познакомиться с Франческой, а она мысленно ответила, что ей целых три дня казалось, будто она болтается между землей и небом. Более странного Рождества в ее жизни еще не случалось, но она по-прежнему любила Криса и не могла дождаться, когда наконец вернется в Нью-Йорк и вздохнет свободно. Переступив порог своего дома, она чуть не расплакалась от облегчения. Через десять минут позвонила мать из Гштада.