Читать книгу - "Пленница - Арина Теплова"

В то утро, четвертого декабря, подморозило. Матвей, совершенно не отдохнувший за краткие часы сна, хмурый и простывший, встал еще до зари. Он зябко кутался в меховой бешмет, обходя гарнизонные военные укрепления, проверяя часовых. На удивление, эта ночь прошла спокойно. Впервые за последние две недели, что завод оставался в осаде, ночью не было перестрелки. Все эти долгие изнурительные недели Твердышев и его люди успешно удерживали в своих руках заводские укрепленные стены и отбивали попытки штурма.

Лишь единожды яицким казакам удалось ворваться внутрь завода, это произошло из-за предательства нескольких рабочих, подкупленных, видимо, ранее, которые открыли бунтовщикам ворота. Тот бой был страшен. Однако благодаря духу и силе остальных защитников, казаков и рабочих и искусным командам Алексея Олсуфьева, им все же удалось выбить вражин с территории завода и вновь закрыть заводские ворота. Тогда они потеряли шесть дюжин человек убитыми и около сотни ранеными. Матвей был также ранен в плечо, которое и сегодня поутру досадно ныло. Он до сих пор помнил, как сам пристрелил две дюжины охальников и нескольких просто заколол штыком, когда у него кончились пули и порох.

Но самым удивительным было то, что он сражался бок обок с Алексеем Олсуфьевым. В один из моментов этого кровопролитного боя Олсуфьев даже спас ему жизнь, убив одного из яицких казаков, что в упор целился в Матвея. В тот миг Твердышев пораженно посмотрел на Олсуфьева и глухо прошептал лишь одними губами:

– Благодарю…

Олсуфьев криво усмехнулся в ответ, продолжая рубить шашкой бунтовщиков направо и налево. В этот момент Матвей по-доброму позавидовал, ведь он не умел так браво орудовать шашкой, как Олсуфьев, ибо всю жизнь провел на заводе и разбирался хорошо лишь в литье пушек, хорошем железе и печах. Да Твердышев метко стрелял, почти без промаха, но без постоянной практики его умение было не так совершенно, как, например, у Олсуфьева. Матвею приходилось подолгу прицеливаться, а промедление в жестоком бою было весьма опасно.

Уже через пару часов удалось выбить противника за заводские стены, и бой окончился. А яицкое войско снова начало продолжительную осаду у заводских стен. Твердышев, израненный, злой и уставший, после краткого осмотра насчитал годными к обороне всего десять казаков и три дюжины рабочих. Еще около тридцати человек были несильно ранены и в короткий срок вновь могли бы встать в оборону.

В тот же день было обнаружено, что убежал единственный заключенный, который оставался во время осады в каземате завода. Это был Тоболев, единственный человек, которого Твердышев побоялся выпустить из тюрьмы, формируя ряды защитников, и которого во время страшного боя и неразберихи кто-то выпустил из башни.

Алексея Олсуфьева Матвей выпустил из застенка еще до осады. Это произошло в середине ноября, когда враг приближался к стенам завода.

– Алексей Иванович, хочу известить вас, что со дня на день мы, возможно, подвергнемся нападению бунтарского войска яицких казаков. Наверное, слышали о них? – спросил тогда Твердышев, заходя в камеру к Олсуфьеву.

– Слыхал, – кивнул Алексей, не понимая, к чему Матвей завел этот разговор.

– Так вот. У нас мало казаков. К тому же старший урядник Тоболев – неблагонадежный человек и сидит в башне. Я не могу доверять ему. От вас мне нужна любая помощь. Я хочу вам предложить вот что. Я выпущу вас из застенка, и вы поможете мне в обороне завода. Варвара Дмитриевна говорила, что вы были на турецкой войне?

– Да это так, более двух лет. Командовал небольшим взводом.

– Тогда у вас есть нужный опыт. К тому же необходимо обучить как следует стрелять мужиков, которые прибыли сегодня из поселка. Взамен даю слово, что в каземат вы больше не вернетесь. Я переведу вас на обычные работы.

– У меня есть выбор? – прищурившись, спросил Олсуфьев.

– Да, – тихо ответил Твердышев и продолжал более хмуро: – Вы можете отказаться. И в случае, если бунтарям удастся взять завод, они освободит вас.

– Нет уж, увольте. Я не встану на сторону разбойников. Лучше уж с вами. Так хоть завод помогу защитить, дело правое. Я согласен.

– Что ж, Алексей Иванович, на том и порешим. С сегодняшнего дня берите командование казаками на себя. Я буду вам в помощь. Только вы должны сделать все, чтобы мы удержали завод.

– Я постараюсь, – согласился мрачно Алексей. – Но сначала мне надо осмотреть все укрепления и оружие, которым вы располагаете для обороны.

– Несомненно. Я сам вам все покажу, – кивнул Твердышев и, чуть помолчав, добавил: – И еще. Давайте забудем все наши разногласия и старые обиды. Теперь мы наравне. Вы поможете мне и заводу. Я помогу вам наладить прежнюю жизнь.

Твердышев протянул Олсуфьеву руку, Алексей медленно пожал ее.

– Согласен.

Вспоминая это, Твердышев поморщился от боли, которую доставляла ему ноющая заживающая рана на плече, к тому же небольшой жар уже неделю мучил его. Он криво усмехнулся, осознавая, что за все две недели ни разу не пожалел, что освободил Олсуфьева. Спустя несколько дней за неимением более опытных кандидатов Твердышев назначил Алексея командующим над защитниками в составе трех сотен человек. Олсуфьев был польщен этим, и Матвей видел, как он старается оправдать его доверие.

Все попытки многочисленных штурмов вражеского войска были с блеском отбиты заводчанами и казаками, и Твердышев осознавал, что в этом немалая заслуга и Олсуфьева. Лишь единственное гнусное предательство подвергло смертельной опасности всех, и завод, который едва не удалось захватить осаждавшим. Но, опять же, благодаря умелым молниеносным командам Олсуфьева, который вмиг дал приказ стянуть все силы к воротам, и благодаря нескольким отважным мужикам, все же удалось закрыть заводские ворота, завод удалось отстоять. Последних же вражеских бунтарей, что оказались внутри стен, добили прямо на дворе, не дав им даже опомниться.

Твердышев шел медленно, проверяя каждый пост и думая о своем. Вот уже почти четыре недели он не видел Вареньку и девочек. С поселянами не было никакой связи. И многие люди, которые жили в стенах завода, уже начинали роптать, говоря, что ничего не знают о своих близких.

– Матвей Гаврилович, скорее! – вдруг раздался позади взволнованный голос парня лет семнадцати, который приблизился к нему. В тишине рассвета возглас прозвенел словно колокол.