Читать книгу - "Гадание при свечах - Анна Берсенева"

Он закрыл глаза – и тут же подумал о девушке Марине, так неожиданно свалившейся на него несколько дней назад.

Конечно, Алексей не узнал ее голоса и вообще не понял, кто это, когда она позвонила ему ночью. Он действительно был пьян, но этого нельзя было показывать окружающим, потому что он сидел в тот момент в клубном казино, а правила там были строгие.

Звонок отвлек его, как раз когда выигрыш сменился проигрышем. Это будоражило нервы и даже разгоняло хмель – то есть происходило то, за что он и любил рулетку.

Женский голос в трубке пытался напомнить о какой-то недавней встрече, но Алексей совершенно не понимал, о чем идет речь. Все силы его ушли на то, чтобы выглядеть трезвым и выигрывать.

Да и вообще он радовался, что внешний мир хотя бы ненадолго ограничивается рулеточным кругом. В конце концов, зачем вникать во все остальное сейчас? Будет завтрашний день, жизнь снова навалится на него множеством дел и проблем, тогда он и поговорит, в числе прочего, с этой девушкой.

Примерно так он и сказал ей и собирался уже отключиться от разговора – как вдруг, краем сознания, по голосу ее понял, что у нее что-то случилось. И если она звонит ему среди ночи, значит, случилось что-то серьезное? И какая, в таком случае, разница, кто она вообще и откуда знает его телефон?

Толя играл за соседним столом в «Блэк Джек» и, кажется, выигрывал. Но Толя был парень спокойный, рассудительный, и Алексей знал, что он не станет слишком переживать из-за того, что его отвлекли от игры, даже самой удачной.

И только когда наутро, уже в офисе у Никитских, Толя описал ему девушку, которую ночью отвез на Патриаршие, Алексей вспомнил, кто же это такая.

Время было уже не раннее, и он тут же набрал знакомый номер, но телефон молчал. Может быть, она просто спала, но Шеметов все же встревожился. И через час она не ответила, и через два часа…

В половине первого он поехал на Патриаршие сам и, не дозвонившись в дверь, открыл ее своим ключом.

Алексей почувствовал Наташино теплое дыхание на своей груди и открыл глаза. Она уже успела снять блузку и лежала рядом в одной юбке, прижимаясь к нему голой грудью и целуя его куда-то под подбородок.

– Леш, правда ведь соскучилась, – жарко шепнула она, заглядывая снизу ему в глаза. – Ну что тебе стоит, а?

Вот это и было то, что он называл «не выдерживать» и за что всегда бывал потом зол на себя. Если бы Наталья просто хотела его, для удовольствия своего сбитого тела, – он делал бы то, что она хотела, тут же забывая об этом и ни в чем себя не упрекая.

Но он видел, что она относится к нему иначе, и знал, что на это ничем ответить ей не может. Оттого и был стыд, и злость на себя – как тогда, с этой французской помадой.

Но не отбиваться же ему было от нее, когда она расстегивала ему брюки и одновременно стягивала с себя юбку…

Давно уже прошло то время, когда страсть могла захлестнуть Алексея, заставить его забыть обо всем в женских объятиях. Но мужской силы он ведь не утратил – даже наоборот, пожалуй, приобрел уменье, которого не было в молодости. А Наталья возбуждала его несдержанностью своих ласк, своей готовностью принадлежать ему безоглядно.

Она не была особенно чутка, но зато была податлива – это вполне сочеталось в ней, в ее налитом теле, и Алексей каждый раз поддавался на ее податливость…

И сейчас тоже: он обнял ее, подтянул повыше, чтобы поцеловать, – и тут же сжал ее грудь, и услышал, как она счастливо застонала от прикосновения, которое ему самому казалось грубым.

Он действительно устал, каждым мускулом своим устал, к тому же сердце все еще ныло. И поэтому, перевернувшись на спину, он подтолкнул ее на себя. Но Наталье и это нравилось: она тут же оказалась сверху, села на него, откинувшись назад, и все ее тело задвигалось, изгибаясь и ловя в себя его плоть. Она упиралась руками в его бедра, движения ее были плавными, все убыстряющимися. Алексей чувствовал, что весь он тянется вверх – в нее, что ему приятны ее мерно-страстные движения, и он сам начинает двигаться вместе с нею, торопя собственное наслаждение.

А Наталья не торопила себя: губы ее были полуоткрыты и вздрагивали, из них то и дело вырывались короткие хриплые стоны.

– Еще, ох, еще!.. – просила она. – Ох, погоди, Лешенька, счас кончу, погоди!..

На мгновение, перед тем как вся его сила рванулась изнутри, в нее, Алексею показалось, что он и торопит себя, чтобы не слышать этих слов, не видеть ее распускающихся губ и следов от бретелек лифчика на округлых вздрагивающих плечах…

Она наконец упала ему на грудь, коротко всхлипывая и вздрагивая бедрами одновременно с ним. И замерла, прижавшись губами к его шее.

Он осторожно освободился от нее, приподнял и положил ее рядом. Все было как всегда. Ему хотелось встать, выйти на улицу или вообще уйти отсюда.

– Скотом ты меня делаешь, Наташа, – сказал он с горечью. – Когда же ты поймешь…

– Господи, Лешенька, да никогда я не пойму! – воскликнула она, приподнимаясь на локте и поправляя почти не растрепавшуюся химическую прическу. – Чего ж мне понимать, когда нам так с тобой сладко! Я не слепая, вижу – тебе ж тоже… И что тебе плохо? Все-таки ты приезжаешь часто, а тут – я, а я ж для тебя… Разве я чего от тебя требую?

– Ничего ты от меня не требуешь. – Алексей вытер выступивший на лбу пот; в спальне было еще жарче, чем в большой комнате. – Лучше бы потребовала чего-нибудь – и все на том…

– А ты ребеночка мне сделай! – вдруг сказала Наташа, и Алексей вздрогнул, услышав эти слова.

Это было действительно первое требование, которое он услышал от нее за пять лет – с тех пор как она впервые вошла в этот дом и впервые осталась на ночь. То есть у них уже был однажды разговор на эту тему – резкий, пьяный разговор. Наташа в тот раз плакала, уверяла, что просто так сказала, его проверить…

– Не надо меня проверять! – отрезал он тогда. – Забеременеешь – больше меня не увидишь. Все брошу, Наталья, гори все синим пламенем, а сюда больше глаз не покажу!

Он понимал жестокость этих слов и боялся, чтобы она не догадалась, что он просто пугает ее. Но не хватало еще заиметь от нее ребенка, чтобы уж совсем утонуть в этом безлюбовном стыде…

И сейчас он молчал, не зная, что ответить.

– Опять? – произнес он наконец. – Мы же договорились…

– Договорились, договорились! – сказала она, неожиданно зло. – Договорились, что бросишь ты меня, если залечу. Ну и бросай! Сделай сыночка – и бросай, раз так! А как же ты думал, Леша, мне ж тридцать пять уже, пора. А от кого, как не от тебя?

Ему стало до того тошно от ее неожиданно прорезавшегося рассудительного тона, от ее правоты…

– Мужиков тебе мало в поселке? – процедил он сквозь зубы.

– А я не гулящая! – тут же ответила она, не обращая внимания на это явное оскорбление. – И то сказать – мужики! Еще поди поймай их стрезва-то!