Читать книгу - "Чейзер. Крутой вираж - Вероника Мелан"

– Это как резь в желудке?

– Резь от острия меча!

– По-мужски ты мыслить не умеешь.

– А я и не должна. Так признавайся, как бы ты назвал свою яхту?

– Ну, если брутально, тогда «Чомпок» – в честь гневного ирашийского вождя.

Теперь над ней издевался он.

– Я серьезно, как?

Она ему нравилась такая – возбужденная, чуть взъерошенная, с блестящими глазами.

– Может, «Лайза»?

– Шутишь?!

И даже отвисшая челюсть ее не портила – Аллертон любовался точеным женским лицом в свете уходящего солнца; закат неторопливо прогорал.

– Скажи, зачем мне вообще называть несуществующую яхту?

– Потому что она однажды может появиться.

– С чего бы? – начало подгорать мясо, пришлось отложить сигару и податься вперед, покрутить шпажки. – Яхта – это мечта для двоих, а для одного она… напоминание о чем-то несложившемся.

– Так все еще сложится.

Она, как всегда, была уверена наперед. Вернулась к стулу, уселась рядом, принялась укрывать ноги пледом.

Мак посмотрел на нее, улыбнулся. В том-то и дело: он хотел, чтобы сложилось, очень хотел. И сидящая рядом девушка почему-то, заставляя чувствовать необъяснимую тоску и нежность, напоминала об этом. Он непонятным образом тянулся к ней, ощущал растущую между ними связь и оттого волновался.

– Думаешь, сложится?

– Конечно.

– Тогда я хочу… чтобы оно сложилось с тобой.

Лайза застыла, превратилась в недвижимую статую – успела накинуть край пледа на одну ступню, а другую так и оставила незакрытой. Медленно повернулась, посмотрела на него, проверяя, не шутит ли, приоткрыла рот.

Но Мак не шутил.

– Когда ты поделишься со мной своими тайнами, Лайза? Когда откроешься мне?

Его соседка сглотнула. Треск поленьев, запах подгорающего мяса и тишина в ответ. Лайза смотрела не на Мака – она смотрела мимо. Поверх его плеча, вглубь себя.

Не нужны ему ее тайны, не нужны. Никому они не нужны. Зачем он затеял этот разговор, зачем начал медленно припирать ее к стенке? Разве плохо сидели? Разве…

Внутри бурлило смешанное с недовольством смятение. Не нужен им этот разговор, не нужно туда лезть – пусть все идет как идет. Не стоит.

Мак молчал, ждал ответа. Принялся-таки разворачивать обернутую в пластик сигару, помрачнел. Про мясо забыли они оба – Лайза заставила себя очнуться, сдвинуться с места и убрать его с огня лишь тогда, когда оно, еще сырое, подгорело.

Черт… Нужно просто увести беседу в сторону, как делала много раз, – он забудет, уступит и не будет давить. Наверное. Она на это надеялась.

– Нет никаких тайн, ты о чем?

– Лайза.

«Что?» Она даже не стала спрашивать, потому что это было то самое «Лайза», каким обычно говорят: «Ты же понимаешь, о чем я? Зачем прикидываться, давай поговорим, пора».

Нет, еще не пора!

– Нет тайн!

– Лайза.

Он был спокоен, он знал: тайны есть. Хуже было другое: он не отступится, не даст увернуться, и это ее пугало. Она знала такого Мака, знала его характер, знала тот момент, когда Чейзер вцеплялся в жертву, пусть даже делал это не жестко, а, как сейчас, ласково и в горло.

– Давай пропустим…

Ей не хотелось даже начинать. Что она ему скажет: я из будущего? Конечно, давай поговорим. Здравствуй, я твоя женщина. Тупость. Только не в этот вечер.

– Мы не пропустим.

Его голос звучал мягко. Знакомый прием. Я твой друг, я здесь, чтобы тебя принять, понять, поддержать. Я с тобой, я для тебя, я твой… Он использовал его часто (в прошлом), и метод этот срабатывал безотказно: Лайза всегда жалась к теплым рукам, зарывалась носом в грудь и рассказывала. Все-все рассказывала, без исключения.

– В моем прошлом нет ничего такого, что ты хотел бы знать.

– Оно есть в настоящем.

«В будущем».

– Нету.

– Лайза.

Она психовала, потому что начинала сдаваться – слишком сильно любила это «Лайза», а произносил его совсем не тот человек, другой.

– Если мы хотим двигаться дальше, нам нужно доверие.

В ход пошла легкая артиллерия.

– Почему ты не попробуешь рассказать мне, что давит на тебя?

А следом – кавалерия.

– Думаешь, я не пойму? А если пойму?

И вот – тяжелая артиллерия.

На душе тяжело, на душе пусто: а если не поймет, то – всё? Как легко все испортить именно теперь, когда уже ближе, но еще не близко, когда начали сходиться, но еще не сошлись.

– Ты часто говоришь о вещах, как будто знаешь их наперед, я заметил…

«Он заметил».

– Я не могу ничего знать наперед.

Сердце сжалось испуганной птичкой – принялось колотиться мелко, дрожать.

– Но ты знаешь много, очень много.

– О чем, например? – усмехнулась она нервно.

Мак неторопливо раскурил сигару – ждал вопроса. Теперь беседу умело вел он; покрывались серым налетом гаснущие угли.

– О «Фаэлоне».

– Твой «Фаэлон» известен на весь Уровень.

– Это неправда. – Невозмутимое выражение лица не шелохнулось – ложью Мак довольствоваться не собирался. – Ты также знаешь вещи, которых знать не должна. О том, например, что я – Великий Охотник.

Лайза сглотнула насухо – рот пересох. Заметил. Он, конечно, заметил, кто бы сомневался? А ведь она действительно проговорилась случайно и по-глупому.

– Как ты будешь это объяснять? – продолжался медленный и спокойный допрос – так уверенно и не спеша движется на груду металла многотонный стальной пресс. – И как объяснишь тот факт, что знаешь расположение комнат в моем доме?

– Я их не знаю!

– Ложь, знаешь. Я не рассказывал тебе, где находится кладовая, когда попросил принести из нее инструменты. И также не говорил, где располагается туалет, а ты даже не спросила – просто отправилась туда, будто до того ходила сотню раз, даже выключатель хлопнула ладонью, еще не повернув.

– Просто типичное расположение комнат.

– Нетипичное. Этот особняк строился на заказ.

Пресс приближался.

– А откуда такое хорошее знание о профессии Эльконто?

Он и это заметил?!

– Я ничего не знаю о его профессии!

– Верно. Но ты даже не спросила, кто такой Эльконто, а ведь его фамилия при тебе ни разу не звучала.

Лайза сглотнула. Ее не просто прессовали – ее медленно и неотвратимо сминали. Она любила такого Мака и ненавидела его. Ненавидела, конечно, понарошку, на самом деле любила. Но теперь слова кончились – он подметил слишком много. Он слишком умен, слишком наблюдателен, слишком… Все слишком. А она об этом почему-то забыла.