Читать книгу - "Интимная жизнь моей тетушки - Мейвис Чик"

Думаю, если б она упомянула и ботинки, я бы точно вцепилась ей в горло. Эти узкие, очень узкие ботинки, из которых я давно уже выросла. Агония. Мне удавалось носить их весь день и каждый день, и за все четыре дня я ни разу не сказала, что они натерли мне большие пальцы. Наверное, за мои страдания меня могли бы считать маленькой святой. Но у детей есть интуиция, и моя интуиция подсказывала мне: если я скажу про ботинки, я предам маму. Она стыдилась своей бедности. А стыд вызывал у нее злость.

– Или эти, или ничего, – сердито бросила она, натягивая ботинки на мои ноги. Чего жаловаться, если альтернативы не было? С ногами у женщин в моей семье всегда были проблемы. Возможно, кроссовки (мать Френсиса много лет назад, когда мы брали ее в Нью-Йорк, презрительно обозвала их хирургической обувью) облегчили страдания ног, но не для моего поколения. На закате жизни, если какая-то часть женского тела и может сказать о бедности женщины, так это ее ступни, которым должно быть изящными, с высоким подъемом, младенчески-розовыми и, конечно же, маленького размера. Ступнями леди. Мои ступни, такие же, как у матери, такие же, как у бабушки, были широкие, бугристые, с кривыми пальцами, прямоугольные, а в те годы, когда они росли, их запихивали в плохую, неудобную обувь. Потом, конечно, им повезло больше, чем ступням матери или бабушки. Большую часть моей жизни, спасибо богатству, они уже не страдали от качества обуви. Но служили напоминанием. И социальным индикатором, точно так же, как в Китае до Мао в детстве ножки перебинтовывали только девочкам из знатных семей. Ступни тети Элайзы выглядели куда как лучше, поскольку заботились о них с младенчества, но на прекрасные не тянули. Зато ступни Элисон были элегантными, длинными, тонкими, розовыми, с ровненькими пальчиками. Я знала, потому что помнила их с детства. Ступни принцессы. А мои – нищей.

– Ты переночуешь у нас? – спросила я.

– Тебя это не стеснит?

– Наоборот, – ответила я совершенно искренне. – Я хочу хоть как-то отблагодарить тебя. В детстве-то я приезжала к вам, и вы присматривали за мной.

– Да! – радостно воскликнула она. – И ты в этом нуждалась. Помнишь, как ты всегда приезжала с гнидами?

Тетя Элайза уже заснула. Чуть завалилась набок, устраиваясь поудобнее. Иногда даже похрапывала.

– Отключилась, – прокомментировала моя кузина, свеженькая, как огурчик.

Мы поболтали о всяком и разном, добрались до семейных отношений. Я выразила сожаление насчет ее развода.

– О, лучше развод, – сердито бросила она, – чем жизнь с человеком, который не хочет с тобой жить. Я ждала, пока не умер отец. Он бы этого не перенес. Он считал, что жениться или выходить замуж можно только один раз, на всю жизнь.

– Он так считал до самой смерти? – спросила я.

– О да. Одно дело – выйти замуж за иностранца, другое – развестись с ним. Ему потребовались долгие годы, прежде чем он свыкся с тем, что его зять – египтянин, прежде чем смог показываться на людях с внуками, поэтому, если бы я заикнулась о разводе… Ну да ладно… Фарук никогда не любил моего отца. Говорил, в нем есть что-то отталкивающее. То же самое сказал отец и о Фаруке, когда я впервые привела его в дом. Мужчины… Что с них взять?

– А что сказала твоя мать, когда ты впервые привела его в дом?

– О, она тут же начала рассказывать всем, что он – принц. И очень богат… так оно и было. Беда заключалась в одной дурной привычке, такой же, что и у твоего отца.

Я вся подобралась. Френсис коснулся моей руки, пытаясь успокоить.

– И что это за дурная привычка, Элли? – вкрадчиво спросила я.

– О, азартные игры, – ответила она и тут же добавила: – Не волнуйся, он никогда не пил и ни разу не ударил меня. И не был женат на ком-то еще! – пронзительно выкрикнула она.

– Это хорошо. – Я голоса не повысила. – К сожалению, не у всех отцы могут служить образцом для подражания, не так ли?

Вновь Френсис коснулся моей руки. Мне хотелось кричать так же, как кричала она, сказать ему, что я уже большая девочка, потребовать, чтобы он оставил меня в покое. Но я лишь чуть отодвинулась. «Пусть продолжает в том же духе, – подумала я, – пусть продолжает…» К счастью, она не продолжила.

– Так что, когда пришла пора разводиться, от его богатства осталось не так уж и много. – Она откинулась на спинку сиденья.

– Так ты в стесненных обстоятельствах?

– О нет, – удовлетворенным голосом ответила она. – Я же получила наследство отца. Но деньги – это еще не все, не так ли?

«Попробуй прожить без них», – подумала я.

Мы ехали и ехали. Элисон задремала. Я думала о Мэттью. Меня терзал страх: сколько он будет ждать, пока я буду цепляться за семейную жизнь? Не так чтобы много. Он уже сказал мне:

– Почему бы нам не представить себе, что я – женщина, а ты – мужчина? Ты бы считал неприемлемым, если бы я хотела, чтобы ты ушел из семьи? – Он словно цитировал Ивлин Хоум. И был прав. Скольких женатых мужчин поменяла Кэрол, зная, что единственным доказательством их любви будет развод с женой ради нее? Множество.

Если бы только я встретила менее интеллигентного и не столь тонко все чувствующего человека. С которым могла трахнуться, потом уйти и встретиться вновь, когда засвербит между ног. Не Мэттью, этого колосса морали. Между ним и Френсисом, образцами чести и рыцарства, я являла собой пример морального падения, вобрала в себя все те грехи, за которые клеймит женщин история.

Элисон пробудилась, резко наклонилась вперед и сказала в пространство между мной и Френсисом:

– И потом сейчас у меня отличный бойфренд. Он приходил, чтобы починить центральное отопление и… ну… одно привело к другому…

– Как ты узнала, что это любовь? По той решительности, с которой он ухватился за твою трубу?

– Дилис! – одернул меня Френсис.

– О, любовь… – Таким тоном говорят о вчерашней горчице. – Нет… он просто переехал ко мне. Роскошное тело. Теперь я понимаю, почему Джинни остановила свой выбор на Брюсе. Сантехники очень сексуальны…

Я могла думать лишь об одном: даже дорогая Элли с ее больной печенью могла встретить мужчину и без лишних слов и суеты поселить у себя… потому что ей того хотелось. Несправедливо, несправедливо, несправедливо.

Элисон смеялась.

– Моему сыну он тоже понравился. Он, между прочим, гей… Когда он был маленький, мой отец частенько на него злился. Пытался заставить его играть в футбол, ходить в походы. Но он лишь хотел красиво одеваться. Ты знаешь отца. Мужчина из мужчин.

Френсис и я шумно сглотнули.

– Дилис, – повторил он.

– И… э… в конце концов твой отец с этим смирился?

– О нет. Такого и быть не могло. Но мой мальчик со временем станет известным модельером. Талант так и прет из него.

Она вновь задремала.