Читать книгу - "Моя Мэдди - Тилли Коул"

есть добро. Так же, как есть добро внутри тебя. Ты не злой. Ты не осужден на ад. Ты мое сердце. Ты причина, по которой я дышу». Я положила руку на свой растущий живот. Я увидела, как паника быстро возникла на лице Флейма — нахмуренные брови и быстрое прерывистое дыхание. «Наш ребенок хороший , Флейм. Наши индивидуальные прошлое, возможно, и не были такими, но наше будущее будет». Я улыбнулась, веря каждому слову, которое я говорила. «И наш ребенок тоже».

Глаза Флейма зажмурились. Его голова начала трястись. «Я видел Исайю в лесу, Мэдди. Я был с папой и пастором Хьюзом. Они использовали змей против меня». Он подавил рыдание. «Ты видела их, Мэдди? Они причинили нам боль. Я думал, что Исайя был хорошим. Но змеи укусили и его».

Я коснулась его щеки. «Флейм, Исайя ушел. Это не он был привязан к дереву рядом с тобой. Люди, которые связали тебя... это не твой папа или пастор Хьюз; они тоже мертвы». Я провела пальцами по черным волосам Флейма. Они были мягкими после того, как я их помыла, более длинные пряди спадали на его лоб. Это делало его таким молодым. Он изучал мое лицо, когда я его касалась. Я видела только смущение в его выражении. Флейм все еще был потерян. Он был настолько, настолько потерян. Флейм слишком крепко цеплялся за свое прошлое. Даже сейчас, годы спустя, ему было очень трудно отпустить людей, которые сформировали его, людей, которые промыли ему мозги, чтобы он поверил, что он ничто.

Я провела рукой по его волосам, по шее, к рукам. Мои пальцы были осторожны, чтобы не коснуться его ножевых ран или укушенной змеей кожи. Его руки начали дергаться. Я поняла, что он чувствует, как пламя пробуждается ото сна. Он зашипел, подтверждая мое предположение. Шрамы... пламя и шрамы и злой голос его папы.

«Малыш?» — спросила я, зная, что Флейм все еще наблюдает за мной. Я была благословлена. Для мужчины, который не мог поддерживать зрительный контакт со мной, он пожирал мой взгляд. Это было подтверждением его любви. Он не знал, как напрямую выразить свою любовь, но именно те мелочи, которые он делал, показывали мне, сверх всякой меры, как я принадлежу его сердцу — то, как он целовал меня, нежно и пытливо, совсем не похоже на его грозные размеры и то, что видят большинство людей. Как он держал меня, когда мы спали. Как он всегда держал меня за руку. И как он смотрел на меня, всегда смотрел на меня. Не со злобой или темным намерением, а как будто он не мог понять, как мы нашли друг друга, и он не смел отвести взгляд, опасаясь, что это было видение, которое могло рассеяться и превратиться в сон.

Я знала это, потому что тоже чувствовала это.

«Зачем ты режешь себя?» Я обвел контуры некоторых из его старых шрамов.

«Чтобы пламя погасло».

«Почему появляется пламя?» — мягко спросил я. Его брови опустились, показывая его замешательство. Я знал, что он не мог осмыслить значение этого вопроса. Приблизившись ближе, так близко, что я мог чувствовать, как волосы его бороды ласкают тыльную сторону моей руки, я спросил: «Где боль? Где она начинается? Когда появляется пламя, где оно начинается?»

Флейм выглядел так, будто я задала ему вопрос, на который невозможно ответить. Я знала, что для него, вероятно, так и было. Я провела кончиками пальцев по его рукам, осторожно, чтобы не повредить его новые раны. Дыхание Флейма участилось, а ноздри раздулись. Его губы задрожали, как будто мое прошептанное прикосновение было его манной небесной. «Где, детка?»

Убрав свободную руку от себя, Флейм взял мою руку с робостью и нежностью, которые едва не погубили меня. Его рука дрожала, когда он вел мою руку по своим рукам. Он двигался так медленно, на его лбу проступили морщины. Я задавалась вопросом, беспокоился ли он, что пламя обожжет меня или как-то повлияет на меня. Или, может быть, он лелеял мое прикосновение, прикосновение его жены, в котором ему так долго отказывали. Я затаила дыхание, когда его рука провела мою по его плечам и вниз по центру груди. Затем наши руки остановились. Они остановились, схватившись за его сердце.

«Там», — ответил он, крепко сжимая мою руку, словно боялся, что я исчезну, если он этого не сделает. Он отвечал на мой вопрос о пламени. Оно началось в его сердце. Я закрыла глаза и попыталась не разбиться. Его сердце. Пламя боролось, чтобы выразить свои эмоции и чувства, боролось, чтобы понять их, как это могли сделать большинство людей. Но пламя исходило из его сердца. Наклонившись, я встретилась с его глазами. Кропотливо и медленно я опустила голову и отвела наши соединенные руки в сторону. Пламя затаило дыхание, когда он увидел, как мои губы соприкоснулись с кожей его груди. Его грудь поднялась и опустилась от соприкосновения. А затем я прижала единственный поцелуй бабочки к его сердцу, к месту, которое одновременно порождало и заключало в тюрьму его боль.

Флейм застонал, как будто это действие причиняло ему боль. Я подняла голову, не желая причинять ему никаких страданий. Слезы потекли по его щекам, как два водопада агонии. «Флейм», — прошептала я, сразу почувствовав себя виноватой за то, что расстроила его. «Я не хотела причинить тебе боль».

Флейм, казалось, не слышал моих извинений. Он прижал свою руку к моей щеке, его пальцы запутались в моих длинных волосах. Мои веки затрепетали от движения его грубой ладони по моей коже. Когда я открыла глаза, его взгляд искал мой. «Ты можешь сгореть», — заявил он, его голос набирал силу — хриплый тон сменил шепот.

«Сжечь?» — я искала разъяснений, все сильнее прижимаясь к его прикосновению, не желая терять связь, которой я так сильно жаждала.

Внимание Флейма было привлечено дверью спальни. Я проследила за его взглядом к пламени огня в нашей гостиной. Его глаза были такими темными, что я могла видеть оранжевые и желтые языки пламени, танцующие в его восхищенном взгляде. Рука Флейма дрожала на моей щеке. «Он сказал мне, что я в огне». Когда он говорил, голос Флейма терял недавно обретенную силу. «Он» было его отцом, я знала это. Он был человеком, ответственным за всю эту боль. Голос Флейма всегда менялся по тону, когда он говорил о своем папе. Он терял свой гравийный тон и принимал тон маленького мальчика,