Читать книгу - "Герой туманной долины - Пола Гарнет"

Рождаться — больно. Перерождаться — больнее во сто крат. Истина, которую открыл некто очень дорогой и близкий сердцу, окруженный ярким пурпурным свечением и с неизменной электронной сигаретой в запачканных краской пальцах.

— Прозаик Шеннон Паркс назвал его Роб, — начал он под гул голосов, умолявших его покинуть место под двумя прожекторами, за стоящим на высокой стойке микрофоном.

Ему не были рады. На него все еще смотрели с презрением.

Шеннон сосредоточил взгляд на Делле, сидящей в конце небольшого кафе — пристанища всех пишущих, пристанища всех говорящих и рассказывающих.

Она смотрела на него поверх чужих голов уверенно, ободряюще кивала даже несмотря на застывшую на ее лице тень переживания — та давала понять, что Делла волновалась за него не меньше, чем волновался за себя сам Шеннон.

— Прозаик Шеннон Паркс назвал его Роб, — начал он вновь, уже громче, перекрывая шум и игнорируя недовольные лица. — Он заставил его страдать, доживая последние дни, заставил пить крепкий алкоголь не морщась, прощаться с дорогими сердцу людьми, чьи жизни были столь же мимолетны.

— Он убил его. Забрал его минуты и его память на каменистом берегу горного озера; принес его в жертву, чтобы не погибнуть самому… — Шеннон помедлил, про себя добавляя «чтобы не спятить от картинок ваших мечтаний, запертых в оболочку ужаса», — … заставил принять на себя всю боль своего создателя и позволить тому еще немного походить по земле, насладиться короткой славой.

Роб, которого никто не понял и которого Шеннон Паркс вернул себе, был особенным. Он боялся любить жизнь, поэтому убедил себя, что терпеть ее не может, и смертью грезил, но грезил не по-настоящему. Это, кстати, тоже осталось незамеченным людьми, что листали страницы книги, которую сейчас держу в руках.

Шеннон Паркс почти возненавидел Роба, заставил себя его забыть, спрятал в темной клетке за ребрами и почти не вспоминал долгих три года — только очень редко, перед сном, когда сознание откатывалось во времена, наполненные жаждой рассказать эту историю.

Он жаждал, и он рассказал. А над ним посмеялись, назвали безумцем, пожелали смерти. От него отвернулись даже те, кто на пути к этому этапу подбадривал и протягивал руку помощи прежде. Роба не оценили по достоинству — ни сам создатель, ни те, кому создатель свое творение показал.

И теперь я здесь. Здесь, чтобы сказать, что Роб был лучше вас всех. Он был честен с собой и свои контрасты принимал вместе со своей болью, он был смел и не по годам мудр, а любил других не для своего спасения, а просто так.

И теперь я здесь. Здесь, чтобы защитить того, кого однажды из-за чудовищной неудачи я сам отверг и выкинул в мусорное ведро, сожженное на заднем дворе.

Вы не поняли его, но понял я и те несколько, которые оставались с ним до конца. Я надеюсь, Робу нас хватало и, думаю, он простит меня однажды. Но знаю точно — не простит вас и вашу желчь, ваши громкие слова и нежелание повернуть голову хотя бы на пять градусов в сторону, чтобы посмотреть на людей не через примитивную призму.

Шеннон шумно выдохнул, набрал в легкие побольше воздуха и продолжил:

— Почему людям нравятся книги? Потому что в них есть правила: есть цель, есть смысл, есть назначение. И если сюжет оборачивается драмой, значит это зачем-то, черт вас дери, нужно! — Он заставил себя остановиться и прервать готовый сорваться с губ вскрик. — Но вы не стали рассматривать — ни меня, ни Роба, ни проклятую вами «Биографию неизвестного». Вы растоптали ее цель, ее смысл и ее назначение. А сейчас взгляните друг на друга. — Шеннон выдержал минутную паузу и вдруг распрямил плечи, вскинув подбородок. — Роб живет в каждом из вас. Он там заперт, он там ждет своего часа, а когда выйдет, вы вспомните меня и роман, который безропотной массой втоптали в землю. Взгляните друг на друга, — его голос стал ровнее и увереннее, — и, быть может, вы увидите Роба в сидящем рядом с вами друге.

* * *

Он покинул сцену в тишине, только ножки стула скрипнули по полу, когда с него поднялась Делла, в глазах которой стояли слезы. Слезы гордости. Она поспешила за другом, накидывающим на плечи пальто по пути к выходу.

Они вышли почти неслышно, зная, что их провожают взглядами, оставив за спиной все, что накопилось в душе, вместе с противным скрипом входной двери, в которую — Шеннон знал точно — он больше никогда не войдет.

Возвращаться в бар, где раньше коротал вечера, он больше не хотел так же сильно, как не хотел видеть лица, которым раньше приветливо улыбался. Он их, наверное, перерос, и надобность в них теперь отпала — у него сейчас было нечто куда большее: шагало рядом и светилось охрой, не переставая улыбаться. Он сказал не то, что планировал, позволил Шеннону-До, который однажды ночью скрылся в темноте, встать за своей спиной и указать путь, позволил ему разорвать исписанные каллиграфическим почерком зарисовки будущей речи говорить от сердца так, как сердце жаждет сейчас, не сожалея и не ограничивая себя.

Ветер стих, а небо быстро потемнело, позволяя уличным фонарям зажечься. Те в мгновение осветили аллею, приветливо моргнув проезжающей по дорожке веренице велосипедистов, заставив болтающих на скамейках людей вскинуть головы от неожиданности и почему-то улыбнуться.

Шеннон держал «Биографию неизвестного» в руках весь вечер и возвращать ее на дно портфеля не спешил, пока они с Деллой шли по набережной, большими глотками опустошая бумажные стаканчики с латте, что обжигали пальцы.

— Ты справился, — прошептала девушка наконец, с прежним воодушевлением глядя на друга.

Тот не удержался от улыбки. Вот оно, его личное «куда большее».

— Я понял, почему блуждал так долго и почему кроме тумана ничего не видел, — начал Шеннон, не оборачиваясь к Делле, глядя себе под ноги. — Не верилось, что эта боль от прикосновений, эти яркие краски, режущие глаза, могут прятать под собой что-то светлое и достижимое. Быть может, из-за официантки, несчастье которой увидел первым, быть может, от моего собственного страха или нежелания видеть красоту аур, но… — Он не заметил, что улыбается и сильнее сжимает руку Деллы в своей. — Мне кажется, теперь я готов взглянуть на мечты под другим углом. И если проклятье перестанет быть проклятьем, обернется для меня даром и откроет другую свою сторону, возможно, я наберусь сил рассказать свою историю? — Юноша наконец поднял голову и заговорщицки подмигнул подруге.

— Ты вправду решил вернуться? — Та подхватила Шеннона