Читать книгу - "Семья - Тони Парсонс"

— В начале 1960-х на Бревер-стрит жил один мальтиец, который занимался тем, что помогал девчонкам, попавшим в беду. — Голос матери каждый раз приводил Меган в изумление. В нем чувствовалась легкая застенчивость и какой-то специфический надтреснутый акцент. Услышав этот хорошо отрепетированный акцент, Меган тут же воображала себе здание Би-би-си, где мужчины в смокингах прохаживаются по роскошному холлу и читают последние новости. — Не помню, как же его звали?

— Неважно, — ответила Меган, бросая на стол салфетку. — Со мной все будет в порядке. — Оливия прикрыла своей рукой руку дочери и слегка потерла ее, словно желая согреть.

— Дорогая, я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Спасибо, нет.

— Женское тело после рождения навсегда теряет прежнюю форму. В молодости у меня было такое же тело, как у тебя. Не такое хрупкое, как у Джессики. И не такое тощее, как у Кэт. Практически такое же, как у тебя. — Оливия сощурилась на свою дочь. — Разве что не такое пухлое.

— Еще раз благодарю.

— А знаешь ли ты, что Марлон Брандо однажды сделал мне предложение?

— Кажется, ты это уже упоминала. Раз тысячу.

— А дражайший Лорри Оливье был в восхищении от моей Корделии. Платье, в котором я была на премьере «Так держать, рыжий!», вызвало настоящую сенсацию. В свое время я была общепризнанной Лиз Херли своего поколения.

— И именно из-за этого отец стал Хью Грантом.

— Скорей, Хью Грином. Ах, этот человек… Я мечтала о Беверли-Хиллз, а он запер меня на Максвелл-Хиллз.

«Как странно, — подумала Меган. — Ведь мать по собственной инициативе ушла из семьи». Именно она трахалась потом со второразрядным актеришкой на съемной квартире, бросив детей на попечение отца и целого калейдоскопа случайно нанятых им нянек. Ну, и на Кэт, разумеется. И тем не менее, именно мать чувствовала обиду. Возможно, она не смогла простить отцу того, что он стал гораздо более знаменитым, чем она.

Ее карьеру можно назвать сугубо английским феноменом. Если бы Оливии Джуэлл хоть раз в жизни пришлось писать анкету с описанием своей профпригодности и особенностей амплуа, то «сдобная бабенка» подошло бы в самый раз. В 1950-е годы она с триумфом снялась в полдюжине фильмов ужасов: выскакивала в кадре в ночной сорочке из подземелья Трансильванского замка, на нее набрасывался сумасшедший доктор, у которого на уме были одни извращенные эксперименты, и так далее. Затем, когда времена и акценты изменились и публике понадобились герои из рабочего класса или из далеких и экзотических стран (например, Джеймс Бонд и его одетый в бикини гарем), она перешла на работу в какой-то второсортный провинциальный театр.

В начале 1960-х Оливии Джуэлл было всего двадцать два года, а она казалась выходцем из другой эпохи. Однако, по ее словам (которым, возможно, благодаря своему воспаленному воображению она сама искренне верила), ничего общего с прозябанием эти годы не имели, потому что именно тогда она добилась того, что ей предсказывали учителя из Академии драматического искусства и — в дальнейшем — критики.

Ее звезда вспыхнула с новой силой в первые годы после того, как Оливия навсегда ушла из дома. Капризная слава увенчала женщину своим нимбом весьма поздно: ей было почти сорок (она всем говорила, что тридцать два). Тут ей перепала роль шикарной и шумной соседки из знаменитого телевизионного спектакля 1970-х годов «Еще чашечку чая, святой отец?» Человек, мелькнувший в окне черного такси, играл там ведущую роль застенчивого молодого священника, который оказывал на своих прихожанок совершенно неотразимое влияние. И вот, в расплавленной духоте лондонского лета 1976 года, когда Кэт изо всех сил старалась готовить на всю семью и уже увлекалась какими-то подростковыми панк-группами, Оливия со своим довольно-таки малопривлекательным викарием вдруг появилась на обложке журнала «Телевизионные новости».

Но звезда ее славы быстро погасла. Через несколько лет после триумфа «Еще чашечку чая, святой отец?» спектакль воспринимался так, словно был поставлен в прошлом веке в доброй старой Англии: все в нем теперь казалось странным, расистским и до нелепости устаревшим. Его герои — закатывающий глаза житель Ямайки, благодушный индиец, заикающийся ирландец и (да, конечно) аппетитная, стареющая бабенка из соседней квартиры, которая явно была женщиной с прошлым, — всех их словно смыло волной злобных насмешек над Маргарет Тэтчер и другими актуальными реалиями новой эпохи.

В конце концов человек из черного такси бросил Оливию на все той же съемной квартире, где они прожили несколько лет, и вернулся домой, к жене и детям. Но Оливия не казалась запуганной жизнью и обстоятельствами. Та высокомерная манера поведения, которую она приняла еще в 1950-е годы, с тех пор ей ни разу не изменяла. Меган верила в свою мать.

— Что же ты мне посоветуешь сделать, мам?

— Дорогая, ты все делаешь правильно.

— Разве? А вдруг нет?

— Сейчас тебе ни в коем случае нельзя связывать себя по рукам и ногам, Меган. У тебя впереди целая жизнь. А что, если ты встретишь какого-нибудь юного и прекрасного самца? Какого-нибудь даровитого хирурга? — При этой мысли глаза Оливии заблестели от удовольствия, но она тут же нахмурилась, злобно скомкала свою сигарету и заранее обиделась на свою младшую дочь за то, что та не разделяет ее восторгов по поводу возможностей столь блистательной партии. — Представь, разве он захочет брать на себя заботу о чужом ребенке?

— Да это пока еще вовсе и не ребенок, — сказала Меган скорей себе самой, нежели матери. — Джессике я бы не смогла этого объяснить. Именно поэтому я ей ничего и не сказала. Да и Кэт тоже… У него все еще есть хвост. Это скорей устрица, а не ребенок. Представь, вот он вырастет…

Оливия вздохнула.

— Дорогая, ты не можешь себе позволить ни с того ни с сего обзавестись орущей маленькой машинкой по производству дерьма. Именно на этом погорела я. Это не угроза, дорогая. Но тебе ни в коем случае нельзя сейчас рожать.

На глаза Меган навернулись непрошеные слезы.

— Ты так думаешь? — снова переспросила она. — Ты и правда считаешь, что я не могу рожать?

— Только не сейчас, дорогая. После сдачи всех этих ужасных экзаменов. Ты ведь такая умная девочка и столько лет проучилась в медицинском колледже. И столько лет выносила горшки в этих ужасных больницах Ист-Энда. — Вид у матери был испуганный. — О Меган! Ребенок! Только не сейчас, мой цыпленочек!

Меган прекрасно знала, что посоветует мать. В сущности именно поэтому она и решила с ней встретиться. Чтобы услышать, что нет абсолютно никакого выбора. Что ей ничего другого не остается, как избавиться от этой беременности. И тут даже думать не о чем. Возможно, причиной этой особой близости Меган к матери был тот факт, что Меган лучше всех остальных ее помнила.

Последняя встреча Оливии со всеми своими дочерьми произошла больше пятнадцати лет тому назад. Тогда Меган была ясноглазой двенадцатилетней девчонкой, Джессика, которой только что исполнилось шестнадцать, — томной, хорошенькой девушкой, слегка бледной после недавнего школьного похода на лыжах, а Кэт в свои двадцать уже превратилась в молодую женщину и после двух лет учебы в университете чувствовала внутреннюю уверенность в себе. В то время как они пили чай и ели пиццу, именно Кэт не скрывала своих обид и открыто жаждала испортить настроение матери.