Читать книгу - "Тень успеха - Лариса Шкатула"

– Вы все ещё кипятите, тогда мы идём к вам! – истошно заорал из телевизора участник рекламной акции, и я пришла в себя.

То ли спала, то ли так углубилась в воспоминания, что с трудом вернулась обратно… Ну сколько можно жевать одно и то же!

Для того чтобы не вспоминать, наверное, нужно вытеснить одно другим, более сильным, а на мне будто заклятие какое. Что бы ни случалось в моей жизни, я всегда помню о той, другой, поре, когда в ней ещё был Евгений Лавров. И как потом он ушёл, чтобы… чтобы не вспоминать о нас с Мишкой никогда… И как я познакомилась с его матерью.

– Подлец! Какой подлец! – кипятилась Катя, когда я рассказывала ей об этом.

Подлец? Как-то не применялось это слово к образу Евгения. Подлец в моем понимании – человек, совершивший что-то значительное. Последний кусок укравший, самое святое предавший. То есть такое предательство, от которого нормальный человек содрогнется. Подлец по-своему человек стойкий. Значительный. Даже в своих бесчеловечных принципах. А Женька…

Он не ушел тайком, не стал спать с другой женщиной, не пропил и не проиграл последние семейные деньги. Просто в один прекрасный день он пришел с занятий уставший, бледный – Мишка плохо спал, орал целыми ночами, и мы оба не высыпались. Денег не было. Питались мы плохо. Но я хоть могла поспать днем. А его, кажется, уже шатало от голода и недосыпа.

– Прости, Несси, – сказал он, – но я больше не могу так жить.

Я не любила, когда он меня называл Несси. Все-таки Ванька было даже лучше, чем это… чудовище в озере Лох-Несс!

– Возьми, сегодня я получил за перевод.

Он протянул мне небольшую пачечку денег.

Женя в совершенстве знал английский язык, и порой ему удавалось переводом кое-что заработать.

– Я взял себе часть: на плацкартный билет до Москвы. И еще на пару бутербродов, остальное – вам с Мишкой. Знаю, я скотина, но если я останусь ещё хоть на день, то возненавижу и тебя, и сына за то, что мне приходится так жестоко страдать. Мне плохо. Я честно старался себя преодолеть, но мне не хватает сил, какие, видимо, должны быть у настоящего мужчины. Я всегда был хлюпиком…

Сильнее ошарашить меня было нельзя. Я сидела с открытым ртом и не сводила с него глаз. Даже моргнуть боялась, так это было ужасно и неправдоподобно.

– Езжай к своим родителям, – торопливо продолжал он, – ты одна тоже не вытянешь это.

Он кивнул на кроватку с ребенком. А поскольку я так и сидела без движения, он взял свою спортивную сумку, бросил в нее не глядя какое-то барахло и пошёл к двери.

– Я тебя любил, – сказал он глухо. – И я честно старался.

Странно, что я не зарыдала, не погналась за ним, а так и сидела, глядя перед собой пустыми глазами. Только вода в кухонном кране монотонно капала, как будто отсчитывала последние секунды моей жизни.

Кухонным наш кран можно было назвать с большой натяжкой. Как и то жилье, в котором мы жили, квартирой. Всего одна небольшая комнатушка с пресловутым краном, раковиной за перегородкой и небольшим столиком, на котором стояла двухкомфорочная газовая плитка.

«Частичку» мне оставила – не насовсем, конечно, – подруга, с которой мы выступали за сборную края. Она получила предложение выступать в Германии за какую-то команду – то ли шахтеров, то ли кулинаров. И подписала контракт на два года.

Первое время мы с Женей были так счастливы, что даже не замечали убогости этого жилья. Веселились, бегая к «удобствам» во дворе. Или собираясь в баню, которая называлась гарнизонной. Там мы брали один номер на двоих. Банные деньги мы старались не тратить и откладывали их в первую очередь… До тех пор, конечно, пока не родился Мишка…

Если бы не слова Жени о том, что я не справлюсь, я бы и в самом деле в конце концов уехала к родителям. Но его уверенность в том, что я тоже не справлюсь, меня задела. Я решила доказать и ему – не думая, что он всё равно об этом не узнает, – и себе, что я сильнее. Что я никогда не признаюсь в том, будто воспитывать ребенка одной мне не по плечу. Другим-то женщинам это удаётся.

Конечно же, тогда мне это было не по плечу, как бы я ни крутилась, продавая свои подчас довольно дорогие тряпки. Я ведь все-таки в соревнованиях участвовала. И получала кое-что. И Женя любил меня баловать, когда деньги у него ещё были.

Я ввела в свои расходы режим жестокой экономии. Считала и берегла каждую копейку. Но если лет двадцать назад на содержание ребенка у молодых мам уходило не слишком много денег, то сейчас остаточный принцип не годился. Я даже не имела привычных нашим мамам пеленок.

А памперсы… Они вламывались в мой бюджет подобно древним таранам и пробивали в стенах этой денежной крепости огромные дыры. Я всё больше уставала, пока в один прекрасный день вообще не осталась лежать в постели, не обращая внимания на рёв моего голодного сына.

В тот момент я почти не осуждала уехавшего мужа. Содержание ребёнка и в самом деле не под силу студентам, не имеющим постороннего заработка.

Через день должен был прийти перевод от родителей. В свое время я легкомысленно пыталась отказаться от их переводов, но папа лишь отмахнулся от моего отказа.

– Молодая семья, дочка, требует больших денег, чем отдельно взятая студентка. Ежели деньги тебе лишние, откладывай. Купишь себе чего-нибудь, – говорил он.

В конце концов мне надоел плач Мишки, и я взяла его к себе в постель, переодев в последний памперс, а использованный просто бросила на пол.

Сына я все ещё кормила, потому дала ему грудь, безучастно наблюдая, как он терзает её своей крепкой ручонкой, пытаясь добыть себе молоко. Мало его было, да и откуда бы ему взяться, если я сама почти ничего не ела!

Это был день, когда я перестала бороться. Вчера ещё я могла поехать домой к родителям, а сегодня у меня не было даже денег на самую короткую телеграмму. Я знаю, мама тут же приехала бы и спасла меня. А так… Никто не мог мне помочь, потому что просить о помощи мне было некого.

И тут приехала она, мать моего мужа.

Конечно же, я её не ждала. Лежала на неприбранной кровати и кормила грудью Мишку. Неумытая и непричесанная.

Даже теперь, спустя шесть с лишним лет, я вспоминаю об этом со стыдом. Уж постирать-то постельное белье я могла бы. У меня ещё оставалась щепотка стирального порошка…

Сквозь тупое тягучее время я услышала, что кто-то идёт к моей двери. И то, что это была женщина в сапогах на шпильках. Потом раздался скрип петель и захлопывающийся звук.

В дверях стояла красивая элегантная женщина, на вид не больше тридцати лет. Она выглядела как королева. И понятно, что она произвела на свет принца.

– Ванесса? – спросила она, чуть приподняв бровь.

Помнится, я вскочила, перестав кормить Мишку. Он, выпустив изо рта сосок, тут же принялся орать. У него с рождения был хороший аппетит.