Читать книгу - "Верни мне любовь. Журналистка - Мария Ветрова"

Все это время, по словам Виталия, мужчины пытались привести меня в чувство собственными усилиями — вполне безуспешно, поскольку в «пожарной» аптечке, хранившейся у секретарши, почему-то не оказалось нашатыря. Именно обычный нашатырный спирт и сунул мне под нос первым делом объявившийся в кабинете доктор. И этого оказалось достаточно, чтобы вернуть меня к жизни…

— …Я заплачу, только осмотрите ее как следует! — это и была первая фраза, точнее, ее обрывок, которая дошла до моего измученного сознания, прежде чем я открыла глаза. — За последние две-три недели она получила несколько стрессов, и…

— Я всего лишь врач «скорой», — прервал совершенно неожиданный для меня монолог моего бывшего мужа незнакомый мужской голос. — Обычный терапевт… Что я вам могу сказать без анализов, без…

— Скажите то, что можете, я заплачу! — упрямо повторил Григорий.

Я на всякий случай замерла, решив еще какое-то время побыть мертвым жуком: подлинное волнение, звучавшее в голосе Гриши, было сладостным, как прекрасная музыка, заставившая временно позабыть даже о моем страшном открытии…

— Я же вам объяснил…

— Сто долларов! — рявкнул Григ.

— Ну хорошо… Катя, дайте-ка сюда еще нашатырь…

— Не надо! — Я вздрогнула и быстренько открыла глаза, потому что жуткий запах, возвративший меня в реальность, и без того, можно сказать, застрял в моем носу. Второй раз я бы этого точно не выдержала! — Я уже в порядке…

Последнее я не столько сказала, сколько простонала, потому что проклятая тошнота благополучно возвратилась, — видимо, от отвратительного «аромата»…

И тут же встревоженное лицо Грига вновь оказалось в поле моего зрения. Однако с тревогой он справился очень быстро и сурово сдвинул брови.

— Лежи и не двигайся! — подчеркнуто сердито произнес Григорий. — Доктор должен тебя осмотреть…

— Зачем?.. — попыталась я воспротивиться.

— Затем, что мне необходимы здоровые сотрудники, а не нервные дамочки, склонные к обморокам… Лежи, сказал!..

Моя попытка оскорбиться, одновременно поднявшись с дивана, не прошла не потому, что он ее пресек, а потому, что сделать это попросту не хватило сил. Физических, а вовсе не моральных.

— Позвольте, я помогу вам раздеться?..

В поле моего зрения вплыл красноликий мужчина в белом халате и врачебной шапочке, украшенный любезнейшей в мире улыбкой: названная Григом сумма сделала свое дело, эскулап готов был приступить к своим обязанностям.

Мужчины деликатно отошли к окну и отвернулись, а на меня посыпались, словно горох из мешка, традиционные медицинские вопросы — начиная с попытки выяснить, чем именно я болела в детстве и кончая предложением перечислить и посчитать, сколько раз в своей взрослой жизни грохалась в обмороки…

— Да нисколько! — раздраженно прошипела я, пытаясь уклониться от лап доктора, ощупывающего в тот момент мой живот, очевидно в поисках аппендикса. Прослушать меня своим фонендоскопом подозрительной чистоты он уже успел, заставив для этого сесть. — Можно сказать, первый раз такое…

— Что вас беспокоит? — поинтересовался он невозмутимо, совершенно не замечая моего раздражения.

— Ничего! — заверила я его.

— Неправда. — Голос врача сделался вкрадчивым. — Вы морщитесь, сами того не замечая, моя милая, словно испытываете боль… Так что? Говорите, ваши коллеги нас не слышат, если хотите, они и вовсе выйдут отсюда…

— У меня правда ничего не болит, — я перешла на шепот. — А морщусь потому, что тошнит и голова кружится немного…

— И давно это у вас? — тоже шепотом, почему-то ухмыляясь, спросил он.

— Недели две-три… Это от стресса, вероятно, у нас тут…

— Можете одеваться, — прервал меня доктор и широко улыбнулся. — Подобные симптомы никакой стресс не даст, думаю, дело не в этом!..

И он собственноручно помог натянуть мне платье, после чего снова окликнул свою медсестру, почему-то тоже улыбающуюся в сторонке.

— Катя, есть у нас с собой хлористый?

— Ни за что! — взвизгнула я, вспомнив, как однажды в детстве мне прописали эти самые «горячие» уколы и какой это был кошмар.

На мой вопль о помощи Григ и Корнет дружно рванули к дивану.

— Что вы собираетесь с ней делать? — грозно поинтересовался бывший муж.

— Ничего особенного, во всяком случае, не то, о чем она подумала, — заверил нас всех сразу эскулап. И пояснил уже только для меня: — Катя вам просто даст выпить столовую ложку хлористого кальция, вот и все… И ваша тошнота моментально пройдет… Старый, почти забытый, но вполне надежный способ, неизменно помогающий в случае раннего токсикоза…

— Токс… Что?!

Я окаменела. В точности так же как и Корнет с Григорием, вылупившиеся на доктора во все глаза.

Все-таки я пришла в себя первой, — возможно, действительно благодаря оказавшейся совсем не противной жидкости, ловко влитой в мой приоткрытый от изумления рот этой самой медицинской Катей.

— Вы сказали — токсикоз? — пролепетала я. — Но ведь токсикоз бывает…

— Конечно! — кивнул доктор. — Так что примите мои поздравления и можете обрадовать своего супруга… Я оставлю вам хлористый кальций в ампулах, столовая ложка натощак по утрам, и никакой тошноты больше не будет, вот увидите! Головка, конечно, еще покружится, но тут уж придется потерпеть, дело того стоит!..

И, повернувшись к Григу с Корнетом, продолжавшим изображать нерукотворные памятники себе самим, доверительным тоном завершил свой монолог:

— У меня у самого супруга ранним токсикозом страдала, чуть ли не с первого… э-э-э… момента, — хихикнул этот дурак, совершенно не замечая всеобщего окаменения. — Зато теперь два преотличных мальчишки растут…

— Мы вам очень благодарны, — разумеется, первым из них двоих опамятовался Оболенский. — Позвольте с вами расплатиться… — И, видимо окончательно придя в себя, ядовито добавил: — Замечательная новость! Представляю, как обрадуется счастливый папаша!..

После этого Корнет, молниеносно подхватив доктора и медсестру под руки, вылетел с ними вместе из кабинета — и правильно сделал, если судить по выражению Гришиного лица… Ради справедливости должна сказать, что выражение лица у Грига переменилось, едва за его другом Корнетом и славными представителями медицины захлопнулась дверь кабинета. Но каким именно выражением сменился яростный взгляд, посланный Оболенскому в спину, я не знаю до сих пор, потому что в следующую секунду Гриша уже обнимал мои колени, уткнувшись в них, не позволяя окончательно подняться с дивана и сам очутившись на коленях — передо мной… Я же сидела, почти не шевелясь, не веря ни собственным глазам, ни собственным ощущениям, ни вообще происходящему. Сидела, тупо уставившись в Гришанин такой знакомый и такой по-прежнему родной затылок, до тех пор пока моя рука сама не потянулась к нему и пальцы не запутались в его легких, тонких волосах… И, конечно, как повелось у меня в последнее время, заплакала…