Читать книгу - "Завтра будет солнце - Лука Бьянкини"

Я бы дал ей попробовать кокаин, но не часто, время от времени, во время занятий сексом. А потом мы бы с ней слетали в Нью-Йорк, единственный город, в котором я чувствую себя как дома. Я бы угостил ее бифштексом в Gallagher’s, хотя моя мать и утверждает, что это место для лохов, я бы заказал ей роскошный номер в Peninsula. А на Рождество я бы повез ее кататься на коньках в «Рокфеллер-центр», как тот толстяк в фильме She’s the One, я уж не помню, как его звали, Робби, или еще как-то там. Да, Джулия была бы счастлива со мной. Она бы спасла меня, а я спас бы ее.

Виноградник начинался сразу же за церквушкой, буквально в двух шагах от того места, где мы с кухаркой Меной развешивали простыни. Теперь же Мена за столом меня баловала, подкладывая кусочки пекорино перед каждым блюдом. Я стал вспоминать, сколько раз Маризелла так же заботливо обхаживала меня, особенно по утрам, когда я был с бодуна, а я только и знал, что гавкать на нее.

Очень уж беспокойные мысли, особенно когда таскаешь за собой ящик, одна Кесслерша сбоку, другая спереди, и ты неожиданно становишься персоной третьего сорта по шкале своей семьи. Не знаю зачем, но я начал врать, врать вдохновенно: будто мы живем в съемной четырехкомнатной квартире, прислуги у нас нет, а мои родители работают в кадастровом комитете (почему вдруг именно в кадастровом комитете, бог его знает, такой уж я выдумщик), а на сбор винограда я попал потому, что мне всегда нравилось работать на лоне природы. Не думаю, что они мне поверили, но говорил я исключительно ради того, чтобы Джулия меня услышала — она работала на соседней шпалере в паре со стариком Арольдо. Время от времени я оборачивался и видел обращенную ко мне улыбку, обращенные ко мне веснушки, обращенные на меня глаза всех сборщиков. Мои ноги утопали в грязи, и, когда я делал пару шагов, налипшая грязь волочилась за мной. Ягоды были белыми, с бронзовым оттенком, и собирать их было неимоверно сложно: гроздья прятались в сплетениях лозы, а листья порой были такие массивные, что продираться через них было весьма затруднительно.

Я себя представлял Слаем[29] из «Рэмбо-2», как он пробирается через лес, а его преследуют враги. Меня еще развлекали Кесслерши, которые подначивали и задирали остальных сборщиков, придумывая про них всякие хохмы. Сборщики в долгу не оставались и отвечали такими же шуточками. Похоже, что два дня вынужденного простоя сильно повлияли на настроение людей, кроме того, заметно меньше стало ругательств, отпускаемых по ходу работы, в особенности мужчинами. Кстати, про мужиков: по окончании моего второго перекура ко мне подошел Сестилио и, потрепав меня по плечу, впервые попросил — нет, скорее, приказал — идти грузить ящики на прицеп.

Я был польщен и даже горд, что со мной обращаются как и с остальными, но это был, пожалуй, самый суровый момент в моей жизни. Я стоял слева, Арольдо справа, корсар на прицепе, мы подавали ему ящики, и он их расставлял. Пару раз я чуть было не заработал смещение дисков на позвоночнике, а потом Арольдо, движимый чувством сострадания, показал мне, как правильно двигаться — плавно, чуть в раскачку, избегая резких нагрузок на спину. Чтобы переключить мысли с тяжкой работы, я играл в игры с фатумом, говоря себе самому «если подашь ящик раньше Арольдо, вечером переспишь с Джулией» или «если сейчас корсар поставит ящик в правый ряд, Анита вернется ко мне».

Вот так, за играми, мы быстренько погрузили все ящики, и Арольдо приказал мне забраться в трактор, чтобы везти ящики к винодавильне. Мы втроем стояли в кузове, как настоящие ковбои, а встречный ветер развевал наши волосы и осушал пот с лица. Остальные сборщики были заняты виноградом, а я, разумеется, на отрывал глаз от Джулии — она мотала головой, отгоняла насекомых руками, и мне ужасно хотелось как-то защитить ее.

Доехав до конца спуска, корсар спрыгнул с трактора, а мы с Арольдо остались на прицепе. Теперь предстояло разгрузить ящики у винного цеха.

— Матерь Божия… Ты посмотри, как работает этот миланец!

— Чао, Мена! Что, насмехаешься? Смотри, чтоб мои простыни хорошенько просохли! Я хочу, чтоб сегодня вечером мое постельное белье было чистым.

— Эй, здесь в деревне мы командуем!

Ее голос потонул в шуме тракторного двигателя. Мои подстриженные под горшок волосы уже высохли, на оливах созрели первые плоды, небо сверкало ослепительной голубизной. Арольдо продолжал смотреть на меня как на чужака, но я видел, что мое картавое «р» уже не внушает ему прежнего ужаса. По пути нам встретилась и донна Лавиния. Она вяло помахала мне рукой, избегая смотреть в глаза. Возможно, она раскаивалась в том, что рассказала мне о любви к моему деду и о грустном эпилоге истории ее супружеской жизни, окрашенном смутными подозрениями, связанными с убийством. У меня всегда была слабость к убийствам, не только в комиксах. Мне интересно, какие же должны быть причины у человека, чтобы убить другого, ведь гораздо проще убить себя самого. Все-таки люди очень странные существа. Я бы, наверное, спрыгнул сейчас на ходу, прижал бы старушку в углу, приставил бы, возможно, ей к горлу нож, как Дьяболик, и заставил бы рассказать мне всю правду. Да, так и надо бы поступить, да только вдруг у нее слабое сердце?

Донна Лавиния наблюдала за нами с выражением безмятежности, которое легко можно было принять даже за невинность, хотя, возможно, так оно и было.

Виттория, увидев меня, исполнила несколько па в стиле сальсы, чтобы напомнить мне тот веселый вечерок в комнате у Рикардо. Понятно, что там был употреблен рон в промышленных масштабах, но все равно во мне жило ощущение, что я обрел двух новых друзей. Не было ни счетов на оплату, ни дорожек для понюхать, ни путан ради важности, ни SUVob[30] для понтов. В этой конуре из развивающейся страны были только мы, сведенный CD с сальсой и жгучий ритм, заполнивший комнату. Эти звуки гремели у меня в ушах, пока мы с Арольдо опрокидывали ящик за ящиком в плодорезку, а потом возвращали порожние ящики парню, который ставил их в штабеля.

Когда мы закончили, Виттория налила нам по стакану свежевыжатого сусла. На этот раз я пил его медленно. Вкус его был неповторимым, настоящее Сантал-дель-траминер, гораздо более сладкое, нежели мерло. Технологическая цепочка была необычной, виноград не поступал сразу в чан для