Читать книгу - "Зеркало смерти, или Венецианская мозаика - Марина Фьорато"

Ризничий, похоже, не нуждался в ответе, он тут же продолжил давно отрепетированный рассказ о жизни рыжего священника. Алессандро поднимался все выше и старался держаться вежливо. В другое время он заинтересовался бы этой историей, но сейчас его терзало неприличное желание оттолкнуть доброго старика и помчаться в библиотеку. Каждый изгиб лестницы казался ему нарезкой винта, все туже закручивающегося на терпении Алессандро. Наконец они подошли к старинной двери. Алессандро изнывал: ему казалось, что у ризничего дюжина ключей. Наконец старик нашел нужный и повернул в замке.

В маленькой комнате было единственное сводчатое окно. Золотые пылинки плясали в лучах падающего света. Сквозняк из открывшейся двери зашевелил страницы, и они прошептали, что уже много лет никто не читал эти книги. Они лежали не на полках, а на полу, в стопках, поднимавшихся до потолка. Пыльные книги Просперо.[86]Алессандро забыл о своем провожатом. Оглядываясь по сторонам, он подумал, что у него не займет много времени найти то, что нужно. Если это здесь, если это существует. Он повернулся к священнику.

— Падре, я очень благодарен вам. Вы позволите мне поработать здесь, пока вы занимаетесь своими делами? Я буду предельно аккуратен. Обещаю.

Ризничий отступил назад, его глаза весело сощурились. В них светилось доверие Божьего человека, считающего, что в мире нет зла. Он похлопал Алессандро по руке.

— Личное дело. Понимаю. Я буду внизу.

Алессандро улыбнулся ему самой очаровательной улыбкой, и тот, шелестя сутаной, покинул комнату.

Он принялся за дело.

Здесь, вероятно, около тысячи томов. Не так уж и много. Может, то, что он ищет, выдаст себя размерами? Он предполагал, что поиски займут несколько часов, но, окинув взглядом две высокие стопки и увидев переплетенные в кожу сборники нот и гимнов, заметил это — всунутую между громоздкими альбомами маленькую книжку в обложке из телячьей кожи. Он правильно догадался: размер книги выдал ее.

Книга того времени. Записная книжка. Дневник.

Алессандро уселся на пол в своем бархатном карнавальном костюме. Он сам был похож на человека того времени. Он сидел в старинном помещении, и свет, падавший из окна, делал его персонажем картины средневекового художника. Руки его задрожали, когда он понял, что это та самая записная книжка, в существовании которой он не был уверен. Неужели это их Грааль, цель поисков Леоноры? Он стал переворачивать страницы, удивляясь корявому почерку, прекрасным рисункам, математическим формулам, и его посетила новая мысль. Что, если книжка подтвердит ее страхи?

Так и есть. Кончики пальцев Алессандро мгновенно вспотели, и он поспешно вытер руки о костюм: побоялся испортить тонкие страницы. Вот и доказательство — окончательное и необратимое. На последних страницах книжки он увидел замеры и рисунки Зеркального зала Версаля. Алессандро сидел потрясенный. В том зале когда-то побывал Витторио Орландо, премьер-министр Италии. Смотрелись ли в зеркала Коррадино Орландо и другие участники конференции — Вудро Вильсон, Ллойд Джордж, Жорж Клемансо, — когда в договоре 1919 года они вынимали из Германии сердце и душу, запуская механизм, приведший впоследствии ко Второй мировой войне? Дурные поступки рождают дурные последствия. Алессандро хотелось заплакать. Он разрешил загадку, но получил ответ, которого страшилась Леонора.

Леонора.

Он вдруг увидел это имя на последних двух страницах. Здесь почерк был другой, страстный, кое-где виднелись кляксы. Что, если причина им — слезы? Алессандро прочитал письмо, которое Коррадино написал дочери. С тем же успехом оно могло быть адресовано его Леоноре.

ГЛАВА 40
РУБИН

Кто-то стонал и плакал. Ворочался в крови на скомканных простынях. Голос был похож на голос Леоноры.

Сколько часов я кричу?

Встревоженный врач и сестры в голубых халатах столпились у ее обнаженных ног. К вздувшемуся животу крепились мониторы. Возле кровати стрекотал диагност, его игла выводила на линованной бумаге невероятную синусоиду. Глаза Леоноры потемнели от боли, каждый раз, когда у нее начинались схватки, она звала Алессандро. И вдруг он чудесным образом отозвался. Это был не рожденный болью мираж — чтобы хоть как-то держаться, она воскрешала в памяти проведенные вместе минуты, — нет, она по-настоящему ощутила его присутствие, уверенная сухая рука крепко сжала ее влажную ладонь. Она вцепилась в его пальцы, едва не ломая кости. Туман рассеялся, и она ясно увидела его. Он осыпал поцелуями ее руку и лоб. Он что-то держал в руке — книжку. Шептал ей на ухо. Сквозь барабанный стук крови она услышала:

— Он вернулся! Коррадино вернулся!

Боль отступила. Леоноре были известны теперь ее темные трюки: у нее есть несколько мгновений отдыха, прежде чем продолжатся схватки.

— Мне все равно. Не оставляй меня.

Она услышала, как он ответил: «Больше никогда», и боль снова сделала ее бесчувственной. Она не заметила, что он надел ей на безымянный палец кольцо с рубином, красным, словно пламя печи. Весь день он носил с собой маленькую коробочку: собирался сделать ей предложение на карнавале и страшно волновался. Все получилось не так, как он планировал. Она и не знала, о чем он осмелился ее просить. Он мог бы подождать до завтра, поднести цветы и упасть на одно колено. Но он хотел, чтобы она получила кольцо сейчас.

Если завтра будет слишком поздно.

ГЛАВА 41
ПИСЬМО (ЧАСТЬ 1)

Леонора лежала неподвижно. Алессандро, все еще с мокрыми глазами, держал ее руку. Руку с кольцом. Ее страдания окончились.

А награда? Она тоже спала, в чистой пластиковой кювете рядом с кроватью. Маленький сверток, из которого торчало сморщенное личико, но Алессандро он казался самым прекрасным существом в мире — после Леоноры. Он готов был ради него сразиться с тиграми. Его сын. Он должен лежать в колыбели, а не в этой, недостойной его коробке.

Алессандро успел как раз к рождению. События той ночи казались ему сном. Он вернулся с триумфом в пустой дом, в страхе, что Леонора покинула его, и увидел мигающую красную лампочку автоответчика. Сообщение из госпиталя. Как сумасшедший, он примчался сюда, боясь неизвестно чего.

Леонора пошевелилась. Она открыла глаза, на щеки вернулся румянец. Это была уже не Весна, а зрелое Лето со здоровым сыном. Впервые с детских лет Алессандро поблагодарил Бога.