Читать книгу - "На перепутье - Александра Йорк"

Прямо перед лестницей, по которой они только что спустились, и до входной двери в вестибюль лежали внушительного вида плоские, корявые листы ржавого металла, заменяющие «кафель»; можно идти либо по ним, либо с большим трудом пробираться по узким, растрескавшимся (или изъеденным коррозией) асфальтовым полоскам по краям. Тара в сомнении остановилась.

— Вы можете на это наступать, — предложил Кронан.

— Это предмет искусства? — спросила она.

— Так говорят. Это пожертвование корпорации. Полагаю, они просто не знали, как от этого избавиться. Это творение произвело настоящий фурор в их штабе на Шестой авеню, даже попало во все газеты. Художник положил эти листы прямо у главного входа в здание, как здесь. Все знали, что это произведение искусства, и никому не нравилось шагать по нему, хотя художник предупредил, что он не возражает. Но и попадать на работу каждый день кружным путем служащим тоже не нравилось. Некоторые из них все же привыкли шагать по этим листам, но каждый раз у них портилось настроение. Другие пользовались запасным входом, чтобы вообще этого не видеть. А кто-то даже отправился в мэрию с протестом, потому что это сооружение было установлено на общественном тротуаре. Теперь оно здесь, у нас. Кто знает, как прореагируют посетители музея? Это шутка, не обращайте на нее внимания.

Тара осторожно двинулась через центр… чего? Как может нравиться художнику, чтобы люди топтали его работу? Тара вспомнила скульптуру Ники и спор в студии Дорины по поводу абстрактного искусства.

Главная лестница была выполнена из светлого гранита, стекла и сверкающей стали. Она раскрывалась, подобно гигантским крыльям, с другой стороны вестибюля, маня посетителя подняться на первый этаж и взглянуть на… какие художественные ценности?

Кронан объяснил, что лифтов в здании нет. Архитектор задумала внутреннюю часть так, чтобы создать ощущение предвкушения, она считала: искусство — личное дело каждого, и само здание должно эмоционально подготавливать посетителя к необыкновенному зрелищу и помогать ему следовать определенными путями, но в своем темпе.

Треньканье заставило Тару поднять глаза к потолку. Что-то большое, под влиянием вентиляции музея, вращалось ленивыми кругами под призмой неба. Его многочисленные висящие части, выкрашенные в яркие цвета, показались Таре игрушками из детского сада для малышей-гигантов. «Довольно занимательно, — подумала она, — но какое это имеет отношение к изобразительному искусству? Разве это не просто предмет для развлечения?»

Их звала крылатая лестница, и они с Кронаном начали подниматься к залу с основной коллекцией. Снова у Тары появилась надежда — уж больно хороша была лестница. Тут архитектор преуспела, на какое-то мгновение Тара даже забыла, для чего пришла, и ей захотелось увидеть всю коллекцию. Мир, в который она попала, не был отражением настоящего, не представлял он собой взгляда в будущее. Скорее, это была странная реинкарнация прошлого. Тара почувствовала, как тает ее возбуждение. Она велела себе не торопиться, смотреть на все как можно объективнее.

— Первая секция содержит работы первых «мастеров» раннего модернизма, — сообщил ей Кронан. — Здесь мы можем проследить рождение искусства двадцатого века после импрессионизма.

— Но все это напоминает африканских примитивистов, — возразила Тара, стараясь, чтобы голос ее звучал ровно. Она вспомнила племенные маски, которые таращились на нее со стен яхты Готардов. «А может, я что-то упустила?» — задумалась Тара. Где в этом искусстве оригинальность? Настоящее примитивистское искусство выполняется настоящими примитивными художниками, поэтому оно обладает такой силой, такой целостностью. Все, что здесь, — вторично.

— Вы не могли бы мне пояснить, почему это искусство так важно? — спросила она Кронана. — Когда я училась в средней школе, я посещала подобные выставки, но — увы — большая часть этих предметов искусства ни о чем мне не говорит. Я и раньше никогда к нему серьезно не относилась. А сейчас просто не знаю, что и думать.

Кронан провел ее к одной из секций зала.

— Боюсь, я и сам все это не слишком хорошо понимаю. Они говорят, что вот эти картины, — он показал на стену, — наиболее значимы в двадцатом веке, потому что они создали новую манеру смотреть — одновременно с нескольких точек зрения. Они говорят, что кубизм отразился впоследствии на всем искусстве.

— Возможно, но ведь египтяне выразили ту же идею в своих рельефных рисунках еще несколько тысячелетий назад. И делали они это, чтобы помочь пониманию предмета, а не дробить его. Так же поступали и этруски. — Она подошла к фантастической картине с очаровательными сказочными персонажами, как бы парящими в воздухе. — А это похоже на рисунки на керамике с острова Скирос, которым около четырехсот лет. Темы, разумеется, разные, но стиль тот же самый. А, теперь припоминаю, это тот самый художник, который нарисовал эти огромные висящие штуки перед оперным театром «Метрополитен».

Заметив в коридоре часть огромной скульптуры, Тара вспомнила, зачем пришла, и решительно направилась к ней. Поскольку ей было невдомек, что следует искать, приходилось рассматривать каждую скульптуру, чтобы найти те, что принадлежат Леону. Нет, только не эта. В этой смешались и переплелись африканские и восточные образы, образуя существо-гибрид, призванное внешними признаками изобразить внутреннюю боль. Впечатление скульптура производила сильное, но она была поразительно злобной. Тара прочитала табличку и с облегчением вздохнула. На этот раз пронесло, имя было незнакомым.

Стоящий за ее спиной Кронан тихонько хмыкнул, коснулся ее локтя и повел дальше, в конец зала.

— У вас на удивление свежее восприятие, — сказал он, недоверчиво качая головой. — Я никогда еще не встречал человека, который так ясно может высказать свое мнение, утверждая при этом, будто не знает, что и думать.

Тара улыбнулась. Он был самым «гуманным» директором музея, какого ей только приходилось встречать. Без всякого гонора. Поразительно откровенен насчет своего собственного невежества в определенных вопросах, будь оно реальным или мнимым. Работать с такими людьми — одно удовольствие. Перед тем как войти в дверь, которую он открыл для нее, Тара задержалась, разглядывая каменную маску, установленную на пикообразном стержне, который, казалось, был слишком хрупким, чтобы выдержать ее. Половина маски — лицо человека, другая половина — морда зверя. Та, что была лицом, представляла собой мужчину с усами и бородой, вторая — рыло животного с бакенбардами и единственным торчащим вперед зубом. Плотоядный зверь. Поверхность и линии скульптуры были гладкими, угловатыми и современными, но и здесь содержание являлось всего лишь повторением старой избитой темы. Имя художника было ей неизвестно.

— Мужчина, получеловек, полузверь, — пробормотала Тара с облегчением, снова обретя способность дышать. Она повернулась к Кронану. — Это модернизированная версия скульптуры из каменного века, найденной в Испании, в Эль-Джуфе, — сказала она. — Как вы думаете, кем мы сегодня стали — человеком или зверем? — Она улыбнулась ему через плечо.

Кронан так удивился, что не нашелся с ответом, и вежливым жестом пригласил ее в следующую комнату. Он чувствовал, как учащается пульс, и все же сумел пошутить: