Читать книгу - "Набоб - Ирэн Фрэн"

Мохини пожала плечами.

— А теперь успокойся, — продолжал брахман. — Ни слова Сарасвати. Пусть ей скажут, что повитуха ошиблась, что она забыла, как я позвал служанку, что ритуал был выполнен, как положено. Первая супруга на время успокоится; она теперь будет думать только о том, как бы еще раз залучить раджу на свой чарпаи, а я сделаю так, что он не останется равнодушным. Тем временем Сарасвати и ее сын наберутся сил. Иди поторопи служанок, пусть ей принесут кувшин имбирного молока, пирожки со жженым сахаром и миндалем. Успокойся, Мохини.

Молодая женщина, еще не оправившаяся от волнения, не смогла улыбнуться в ответ. Она поправила складки своего сари и тихо сказала:

— Я успокоилась. Я буду молиться Кришне.

— Это мудрое решение, Мохини.

Она пошла прочь по коридору, и вид у нее был разгневанный.

«В эту ночь луна еще останется полной, — подумал брахман. — Я пойду в Янтар-Мантар».

Чистая формальность. Он знал, что звезды подтвердят расчеты, сделанные в час рождения. Сатрубхава — вот астрологический дом этого ребенка. Сатрубхава: препятствия, болезни, несчастья, враги — так говорят книги, и их слова неоспоримы. Какое из этих бедствий выбрать? Как предсказать? Как посметь объявить о несчастье, о худшем из всех, потому что звезда новорожденного находится в самой мадхья бхаве — наиболее активной точке пагубного дома? Чтобы сказать об этом, нужно сначала определить судьбу его матери, которая остается туманной уже несколько месяцев, с тех пор как приехали фиранги. Единственное, что он смог установить, — это то, что в Сарасвати постоянно пребывает дух войны. И именно поэтому Мохан, человек знаний и молитв, не мог не относиться с любовью к этой юной матери, которая почти еще ничего не знала о жизни.

* * *

Вот уже двадцать месяцев брахман пребывал в неуверенности. Царица еще не успела отпраздновать свое выздоровление после родов, когда подле ее сына, лежавшего на разложенных на мраморе подушках, появилась королевская кобра внушительных размеров. Она не тронула ребенка. Сарасвати запретила убивать ее; она увидела в этом доброе предзнаменование:

— Когда я была ребенком, меня тоже оберегала королевская кобра! Когда Дели захватили враги, я спаслась в числе немногих. Этому ребенку не повредит ни железо, ни огонь…

И Сарасвати взяла младенца на руки, не слушая ничьих советов и удивляясь лишь тому, что у него такая бледная кожа и удивительно светлые глаза.

— Ты ничего не говоришь, брахман, ты, который знает все о людях и зверях?

— Большие кобры происходят из царских семей, и они, несомненно, узнают подобных себе, — ответил Мохан. — В далекие времена, в начале мира, они были хозяевами всего. Миропорядку было угодно, чтобы люди лишили их власти. Но не забывай, Сарасвати, несмотря на поражение, змеи до сих пор мечтают вернуть себе власть. Вместе с тем они сохраняют в сердце разум и иногда щадят слабых. Кто может познать непроницаемую душу змей?

— Ты умеешь интересно рассказывать, Мохан! — улыбнулась Сарасвати.

Мохан старался выглядеть спокойным, но при этом все время продолжал думать, как могло случиться, что кобра столь огромных размеров проникла в женские покои? Сады пропалывали, чтобы там не росла медуница, вокруг дома каждый день насыпали гравий, который лучше любой стены преграждает путь любым рептилиям. «Если это первая супруга раджи принесла кобру, значит, она безнадежно глупа: ведь все, включая раджу, усмотрели в этом благое предзнаменование. Дхарма, дхарма, хоть бы звезды ошиблись!» — бормотал Мохан, понимая, что никакой ошибки быть не может.

Вскоре по городу разнесся тревожный слух. Прибывшие из Бенгалии купцы сообщили, что брат раджи Рагу собрал там войско, вооруженное новым оружием, полученным от фиранги.

Это случилось осенью, в начале сезона дождей. Муссон был хорошим, крестьяне приносили налоговым чиновникам достойную десятину. Диван объявил, что Годх пребывает в благоденствии, а Бхавани по-прежнему пребывает в радости, которая снизошла на него после рождения второго сына. Только Мохан беспокоился. Он велел потихоньку расспросить караванщиков.

— Правда ли, что брат раджи обратился к набобу Бенгалии за помощью, чтобы отвоевать свои права и имущество? — спрашивали его посланники.

— Вы ошибаетесь, — ответили им. — Он предложил свое войско и оружие фиранги в красных камзолах! Тем фиранги, что завоевали Бенгалию!

Мохан был ошеломлен. Он не сомневался, что рано или поздно, может быть, через несколько лет, если так решат боги, этот предатель Рагу явится в Годх. Конечно, фиранги в красных камзолах придется для этого проникнуть в глубь Индии, миновать Бенарес и идти к Дели, к Раджупуту. Это было вполне вероятно. В любом случае, положение Рагу, видимо, было весьма плачевным, раз он решил продаться более сильному хозяину, пусть и нечистому. Итак, значит, как и было предсказано, их ожидает война. Ни джунгли, ни пустыни, ни муссоны ее не предотвратят.

Но пока все было спокойно. «Несчастью тоже нужно время, чтобы наступить», — подумал Мохан, чаще, чем обычно, поднимавший глаза к узким окнам зенаны. Там, наверху, жизнь вернулась в привычное русло: обед, музыка, массаж. Материнство сделало царицу еще более красивой. Едва она выполнила обряды очищения, положенные после родов, Бхавани устремился к ее чарпаи. Тем не менее первая супруга не унывала. Она часто выходила из своих покоев с непринужденно веселым видом, который вызывал у Мохана отвращение. Он понимал, что она узнала от купцов последние новости и грядущие несчастья обрадовали ее! Но он не стал говорить об этом радже: тот может разгневаться, применить силу против своего брата и первой супруги, может проявить поспешность, куда более губительную, чем их заговор. Что за интриги плетет Рагу, как он рассчитывает осуществить нападение, какой путь выберет — этого брахман не знал. Поговорка гласит: охотясь на тигра, сразу нанеси смертельный удар, раненый зверь опаснее всего. И Мохан решил оставить в покое первую супругу.

Однажды осенним утром страшный крик пронесся по коридорам зенаны. В этот день Годх был залит солнечным светом, дворец на озере сверкал, как драгоценный камень.

— Вот и начались несчастья, — сказал Мохан, — и люби после этого ясные дни!

Он подбежал к заплаканным служанкам; они указали ему, как он и ожидал, на сыновей Сарасвати. Мальчики бились в страшных конвульсиях, на губах у них выступала зеленая пена, они стонали, как перед смертью.

— О божественные матери, защитите по-матерински этих детей! — начал заклинать Мохан. — О дружественные божества, быстрые, как мысль, с лицами кошек, слонов и тигров, с шафрановыми глазами, с взъерошенной шерстью, с черной шерстью, с белой шерстью, вы, пожирающие лимфу и костный мозг, вы, однорукие, одноногие, одноглазые, вы, сеющие ужас, опьяненные, яростные! Божественные матери, защитите по-матерински этих детей!

Десять, пятнадцать раз повторял брахман мантры, а Сарасвати раскачивалась в ритме священных слов. После семнадцатого повторения дети затихли. Гопал успокоился первым. Его черты разгладились, он открыл глаза, улыбнулся и сказал несколько слов. Он выжил.