Читать книгу - "Горький мед, сладкий яд - Ирина Надеждина"

– Извини…

– За что? – Лена тоже смутилась.

– Я не хочу, чтобы ты подумала, будто я пользуюсь моментом, – Гена встал. – Одевайся, пойдем погуляем. Погода сегодня хорошая.

Они пошли гулять. Вечер действительно был удивительно тихим, совершенно безветренным. Пахло первой зеленью и еще сырой землей. Они проходили около часа и дошли до дома, где жил Гена.

– А знаешь, что находится в этом доме? – загадочным голосом спросил Гена.

– Понятия не имею, – Лена приостановилась. – Здесь какая-то мемориальная доска висит?

– Такого, конечно, я еще не удостоился, – Гена скромно заулыбался. – Может, со временем. А сейчас я здесь просто живу.

– Да, пожалуй, доска об этом факте появится здесь когда-нибудь, – Лена рассмеялась. – Я думаю, будет даже квартира-музей.

– Тогда давай ты будешь первым посетителем.

– Ты хочешь сказать, что приглашаешь меня в гости?

– Где-то так. Не просто приглашаю, а готов на руках занести.

– Вот этого не нужно. Что подумают твои соседи?

– Что этот «чурка», в смысле я, по «чурекским» обычаям девушку где-то украл.

– Давай не станем лишать твоих соседей сна и покоя. Я ведь, как положено в таких случаях, буду кричать, вырываться, кусаться и царапаться, и пообещаю сообщить об этом факте в обком, – рассмеялась Лена. – Я согласна зайти сама.

Лене у Гены понравилось. Она сказала, что не ожидала, что в квартире у холостяка может быть такой порядок. Гена сварил кофе, поставил кассету с приятной легкой музыкой, и они очень мило устроились в комнате. За окнами постепенно стихал городской шум, а они все сидели, разговаривая и не замечая времени.

– Гена, а чем ты вообще занимаешься? – спросила Лена. – Я, кстати, только сейчас сообразила, что мы встречаемся уже два месяца, а я почти ничего, кроме возраста, имени, отчества и фамилии, о тебе не знаю.

– Знаешь еще национальность и адрес, – пошутил Гена. – Я, Леночка, работаю в частной фирме.

– Если не секрет, то чем занимается фирма?

– «Ваше драгоценное» слышала?

– Да. В прошлом году папе там делали томографию. Ты врач?

– Нет. Я полуинженер, полувоенный, бывший спецназовец, а теперь телохранитель, – он почему-то смутился.

– Никогда бы не подумала! – Лена смотрела на него глазами удивленного ребенка. – Я всегда думала, что телохранители должны быть совсем не такими. И спецназовцы мне почему-то казались совсем не такими.

– Да все обычные люди. Это в кино только телохранителя видно за версту.

– Ты шефа охраняешь? Ой, снова я вопросы задаю, на которые, наверное, не положено отвечать.

– Я же не думаю, что ты пойдешь рассказывать на всех углах, кто, где и почему. Я охраняю его сына. Мальчику четырнадцать лет. Отличный парень.

– Гена, а почему ты из спецназа ушел? Здесь больше платят?

– Не совсем, – Гена опустил глаза и закурил. – Потом когда-нибудь я тебе расскажу. Не сейчас. Но ушел я не из-за денег. Кстати, когда мы с тобой встретились, я должен был ехать знакомиться с сыном шефа, и решался вопрос, возьмут меня телохранителем или просто охранником в офис.

– А почему ты так вспылил?

– Я думал, что меня не возьмут вообще. Ты оказалась права – взяли.

– Кстати, который час?

– Полдвенадцатого, – Гена взглянул на часы.

– Ой, Генчик, мне домой пора, – Лена поднялась. – Уже так поздно.

– А остаться ты не хочешь? – Гена тоже поднялся и обнял ее. – Уже ведь так поздно.

Их губы встретились. Гена без слов понял, что она совсем не против его предложения. Кровь стучала у него в висках, сердце колотилось, будто вот-вот должно было выскочить из груди.

От стыда и обиды Гена чуть не заскрипел зубами. Тело его предало, все заслонил собой страх, которого не было до проблем с женой. Он сел в постели и нервно закурил. Включить свет он не мог, потому что панически боялся столкнуться взглядом с Леной, увидеть в этом взгляде презрение и насмешку, а потом услышать от нее, что он не мужик. Повисла гнетущая тишина. В темноте только, когда он затягивался, то ярче, то слабее вспыхивал огонек сигареты. Лена села и прижалась щекой к его плечу. Гена вздрогнул, как от удара. В следующий момент он услышал ее голос, но без тени презрения или упрека:

– Ген, ну что ты так расстроился? Ничего ведь страшного не произошло. Со всеми бывает… Тем более, мы с тобой впервые…

– Лена, – он набрал полные легкие воздуха, словно боялся задохнуться, – это не потому, что мы с тобой впервые. Я, наверное, последняя сволочь, раз не сказал этого раньше… Я должен был сказать все сразу… А теперь я себя чувствую последним подонком…

– Что? – почти шепотом спросила она.

– Как ты думаешь, почему я сразу догадался, что твой бывший муж пьет?

– Ты же работал в спецназе, и потом – у него на лбу написано, – ее голос звучал неуверенно и испуганно.

– Не потому. Я, Леночка, тоже пил. Сильно пил. Поэтому и из спецназа попросили, и жена ушла, и вот это… Только, в отличие от твоего мужа, я предпочитал надираться дома в одиночку, исключительно хорошим коньяком или водочкой, и в один прекрасный день надрался до белой горячки, – Гена еле сдерживал нервную дрожь. – А теперь пошли меня подальше и скажи, что я дрянь.

– Почему ты не сказал этого раньше? – прошептала Лена. – Я же видела, какой ты был поначалу бледный и измученный, но думала, что ты болел…

– Я больше не пью… Не могу, не хочу…

– Господи! Ну почему мне так везет?! – она расплакалась, все так же прижимаясь к его плечу. – Почему, если мне кто-то понравится, все оказывается…

Она не договорила и расплакалась еще сильнее. Гена затушил окурок и прижал ее к себе. Чего-чего, а женских слез он вынести не мог. Каждая слезинка обжигала тело, как капля раскаленного металла. Он готов был сейчас умереть самой страшной и мучительной смертью ради того, чтобы не доставлять ей даже малейшего огорчения. Закусив губу так, что во рту появился солоноватый привкус крови, он лихорадочно пытался найти слова, которые могли бы ее утешить.

– Леночка, прошу тебя, прости! – охрипшим голосом тихо заговорил он. – Я не хочу делать тебе больно! Никогда со мной не будет того, что было… я что хочешь сделаю для тебя… Только не уходи и не плачь. Я не могу перенести, как ты плачешь! Леночка, любимая, солнышко мое!

– А вдруг… – сквозь слезы прошептала Лена. – Вдруг это все повторится?

– Матерью клянусь, что скорее умру, чем это случится.

Последние слова он произнес твердым и каким-то отрешенным голосом, от которого у Лены по спине побежали мурашки. Она даже невольно вздрогнула. Больше он не проронил ни слова до тех пор, пока Лена не успокоилась. Вытирая остатки слез и все еще прижимаясь к нему, она почувствовала, как он еле сдерживает в себе крик, крик боли и страха. Она пригнула к себе его голову и очень нежно поцеловала. Его губы были солоноватыми от крови.