Читать книгу - "Любовь надо заслужить - Дарья Биньярди"

В последнее лето отец подарил нам одну из тех старых маленьких лодок, на которых плавают рыбаки в устье По. Он нашел ее в камышах — она лежала пробитым днищем кверху — и починил для нас с Майо.

Лодку мы оставляли на берегу, на песчаной отмели, и вечером, перед закатом, когда спадала жара и воздух становился свежее, бежали к реке по прогнившим ступенькам старой лестницы, теряющейся в зарослях камыша и белой ивы. Высокие рыбацкие сапоги защищали наши ноги скорее от комаров, чем от грязи. Вместе мы сталкивали лодку в воду. Майо работал веслами, а я на него смотрела или мы оба ложились и просто плыли по течению, свесив руку за борт, касаясь воды. В лодке было только одно место для гребца — узкая неудобная скамейка, но мы бросали на дно надувной матрац, и я могла на нем сидеть или лежать. Брали с собой бутылку воды в ведре и сигареты.

Мы могли так плавать до самой темноты. Иногда о чем–то разговаривали или пели, но чаще всего просто молчали, называя по очереди увиденных на пути птиц: черноголовая чайка, колпица, белая цапля, серая цапля. Дорога у плотины была пустынна, как и река. Иногда пробегала собака, а однажды проскакали три путника, помахав нам рукой.

Мы плавали по каналам в дельте По, находили заливные луга, затопленные рощи, пруды, заросшие белыми кувшинками. Одним из наших любимых мест был залитый водой лесок, где росли ясени, белые тополя, ольха — мозаика из зелени, воды и веток.

Нас окружал мир звуков: плеск воды, плеск весел, гудение насекомых, пение птиц. Мы вдыхали запахи, которых я нигде и никогда больше не ощущала: реки, стремящейся к морю, и пресной воды, смешанный с солоновато–горьким запахом бриза.

По мере того как солнце садилось, менялся цвет воды и деревьев: сначала они становились блестящими, а потом — темными, почти черными.

Мы больше не обсуждали случившееся в тот вечер, когда встретили Бенетти. Иногда перекидывались фразами: как бы поскорее уехать от этой скуки к друзьям на море, но на самом деле мы так не думали, мы наслаждались каждым мгновением этих каникул, этим местом, знакомым и любимым с детства.

А в детстве у нас была любимая игра: мы мечтали сделать плот и удрать на По, как Гекльберри Финн, который отправился путешествовать по Миссисипи. На нашем пляже, на песчаной косе у плотины, мы даже построили из кривых досок нечто вроде плота. Он так и не был спущен на воду, мы просто забирались на него и играли: путешествовали, ловили рыбу, защищались от разбойников. Я была Гек Финн, а Майо — Джим, беглый негр, его приятель.

Сейчас я понимаю, что в то последнее лето, когда мы после долгих мечтаний наконец–то отправились в плаванье, не я, а Майо был Гекльберри Финном. Это он выбирал маршрут, он греб веслами и вел лодку по каналам, он планировал исследование незнакомых мест. А я во всем на него полагалась.

В последний день июля, накануне отъезда на море, мы решили полюбоваться фламинго: раньше мы отправлялись туда с родителями на машине, теперь плыли по реке.

Солнце уже садилось, и красный закат отражался в воде. Вытащив лодку на берег, мы взобрались на дамбу и увидели стаю розовых фламинго: силуэты их расплывались по воде как гигантское кровавое пятно.

Мы наблюдали за птицами, которые — из–за оптического эффекта — казались одноногими, смотрели, как они, разбежавшись по водной глади, взлетали, вытягивая вперед длинные шеи и выпрямляя лапы, похожие на выпущенные из лука стрелы.

Задрав голову, мы следили за полетом птичьего клина, пока он не исчез в вечернем небе, и только потом вернулись к лодке.

— Что вы сегодня делали? — спросил отец за ужином, к которому мы опоздали — грязные, искусанные комарами.