Читать книгу - "И хочется и колется - Ева Ночь"

Геннадий

В больницу к матери мы отправились втроём: я, Дима и Лиля. Костю благоразумно решили на первый раз не брать.

– Поражён в самое сердце. Думал, ты опять телефонными разговорами отмажешься! – приложив руку к груди, очень искренне и чисто произнёс братец-кролик. Ни по лицу, ни по позе не понять, что он издевается. Да и голос… ангельский. И тогда я понял, что мы ещё наплачемся. Этот волк в овечьей шкуре не только танки усыпит, но и без трусов войдёт в город и голыми руками заложит мины под основные здания, чтобы потом держать в страхе всю столицу.

– Дим, ты мороженое любишь? – спросила моя жена ни с того ни с сего.

– Люблю, – уставился на неё щенячьим взглядом Димон. – И мороженое, и пирожное, и взбитые сливки, и шоколад с мармеладом.

И снова не понять: правду говорит или врёт. На лице – сама честность. Ещё эти очочки ума придают. Такой собственный Гарри Поттер патлатый. Кстати, волосы ухоженные, и не придерёшься.

– А ещё люблю котлеты, рулеты, борщи, рыбу, пюре и побольше, побольше!

– Ты голодный, да? – огорчилась Лилька.

– Всегда голодный!

И тут я понял: он всем морочит головы. Призвание у него такое. Лицо честное, глаза – кристально честные. Абсолютно обычная внешность: губы узковаты, нос великоват (шнобель, я бы сказал), прыщи эти подростковые, мускулатура не развита от слова «совсем», но харизмы в этом почти юноше столько, что отправь его в лес – очарует деревья, те упадут к его ногам, и никакой бригады лесорубов не нужно.

– Ген, купим по дороге пирожков? Как-то мы не подумали, не покормили мальчика.

– В кафе заедем на обратном пути, а пока потерпит, – показываю я зубы в ослепительной улыбке, больше похожей на оскал. Не хватало ещё, чтобы этот юный деятель перетягивал внимание на себя. Смотрю, он это дело любит. А Лиля – девочка неопытная, ранимая. Всерьёз воспринимает все Димкины закидоны.

Брат горестно вздохнул, не забыл брови к переносице стянуть и глаза страдальческие сделать. Артист высшего пилотажа. Голодающий сиротка. Лилька метнула в меня рассерженный взгляд.

Внутри нехорошо царапнуло. Я себя вспомнил. Тоже рос без отца с одной матерью и ничего лишнего не видел. Правда, цирковым номерам не обучился, но впоследствии неплохо пользовался всяческими «бонусами» от женской половины человечества. Собственно, мне ли брата винить? И вообще. Но манипулировать я собой не позволю. Я не Лиля.

Мать лежала под капельницами, и нас к ней не пустили.

– Слабое сердце, – развёл руками врач. – Она давно на учёте, периодически нужно пролечиваться, но чаще к нам попадают из-за халатного отношения к своему здоровью.

Я не знал. И снова кто-то нехороший внутри зубами клацнул. Я побарабанил пальцами по столу, принимая решение.

– Вот что. До утра она побудет здесь, а вы подготовите документы. Мы переведём её в клинику.

Это не обсуждалось. Пусть её полностью обследуют, и мне будет спокойнее, когда я буду знать, что мать получает нормальный уход, лучшее лечение и всё самое необходимое.

В душе ворочалось страшное волосатое чудовище. Совесть называется. Что-то зачастила эта неведома зверушка ко мне. Просто на ПМЖ переехала и всё.

– А кафе? – встрепенулся в машине юный вредитель.

В больнице он на ощипанного цыплёнка походил. Бледного, жалкого, с длинной шеей в цыпках. Надеюсь, переживал искренне. И вот сейчас, в машине, он снова ожил. Решил выжать по максимуму. Я ловлю Лилькин взгляд. Да, я обещал. Ну, что ж.

Прошу водителя остановиться у первого приличного кафе и веду брата с женой внутрь. Скатерти чистые, официанты приятные. Всё остальное – как повезёт.

– Я могу заказать всё, что хочу? – уточняет Димон.

– Всё, что захочешь ждать, и всё, что способен съесть, – окидываю брата насмешливым взглядом. – А так – не стесняйся.

Что такое стеснение Димон не знал. Тощий, с хорошим аппетитом, он вызывал умиление. У Лильки, конечно же. Я видел, как она на него смотрит. Чисто по-женски, с жалостью и тем самым стремлением опекать, коего я не испытал на себе ни разу.

Вдруг понял: я ревную её к этому милому Гарри Поттеру. Он оттягивал внимание на себя, а я недополучал. Поэтому меня раздражало в брате буквально всё, но я мужественно держался изо всех сил. Хватило меня ненадолго.

Мы ругались с Лилькой шёпотом в нашей комнате за закрытыми дверьми. Из-за брата, конечно же. Как будто нам нечем больше было заняться глухой ночью.

– Он, по сути, ещё ребёнок! – шипела кошкой Лилька. – Мать в больнице, Дима ещё и хорошо держится. Тебе доверили – нужно оправдывать доверие!

– Он – манипулятор! – сипел я в ответ. – И скажи мне, что я сделал не так? В больницу к матери свозил, в кафе накормил, обращаюсь как к лорду голубых кровей, а тебе всё не так!

– Ты себя в зеркале видел? У тебя ж на лице скепсис и не пойми что написано. У тебя вообще сердце есть? Он же твой брат! Ради старой бабушки с деньгами ты готов раскорячиться, а ребёнок тебя бесит и раздражает!

Вот она какого мнения обо мне! Считает, что я ради денег?! Хотя как она ещё может думать?

– Да ты… да я…! – не хватает у меня слов.

– Бездушная, бессердечная сволочь! Крокодил пупырчастый, кровожадный! Кактус злобный небритый!

А вот это уже обидно! Я побрился на ночь, между прочим! Надеялся, что после всех страданий получу нежность и ласку, но, похоже, ничего мне не обломится сегодня. И из-за чего? Точнее, из-за кого? Из-за брата, которого я впервые в глаза увидел. Но Лиле об этом лучше не напоминать, а то это будет лишним поводом меня оттолкнуть. Она и так… в боевой ипостаси. Вон, снова на краю кровати устраивается, подпрыгивая на матрасе.