Читать книгу - "Вера, Надежда, Виктория - Иосиф Гольман"

Неожиданно для себя самой Семенова нажала на телефоне кнопку вызова – номер она записала, когда просматривала сайт. А что, все равно где-то надо поесть?

Ванечка ответил мгновенно, как будто и в самом деле ждал звонка:

– Ал-ло? – Голос у него – словно вот-вот расхохочется.

– Ванечка, это Надя Семенова говорит, помнишь такую?

– Еще бы! – восхитился голос в трубке. – Попробуй тебя забыть!

– Как насчет того, чтобы угостить меня борщом?

– Сорок минут дашь? – вопросом на вопрос ответил выпускник кулинарного техникума. – У меня все нарезано.

– А ты где находишься? – уточнила Надежда.

– На Бауманской. Ближе к Елоховке. Есть здесь такая забегаловка. Борщ, котлеты, пельмени. Все, чему учили, – засмеялся Ванечка. – Ты ж понимаешь.

– Русский фастфуд? – усмехнулась Семенова.

– Артиста обидеть каждый может! – Обиженный артист почему-то все равно улыбался. – Приходи, попробуй. Если потом не захочется облизать пальцы – можешь треснуть меня половником. Только дай мне сорок минут.

– Да сейчас такой трафик, что я тебе, может, и полтора часа дам.

– Не страшно, – успокоил повар. – Я кастрюлю в скатерти старые заверну. – И продиктовал Надежде точный адрес.

Пробка, будто повинуясь разгоревшемуся Надеждиному аппетиту, вдруг как-то подрассосалась. Все двинулось поживее, и Семенова довольно скоро свернула с Садовки направо, к Бауманке.

Еще через семь минут она уже парковалась перед неказистым заведением с фигурой улыбающегося повара-толстяка над входной дверью. Привычно оглядела машины клиентов заведения. К ее удивлению, у входа стояли не только эконом-иномарки, но и вполне приличные седаны и джипы. Хотя, может, они просто парканулись на свободное место?

Дверь открылась довольно туго, рачительные хозяева явно не собирались переплачивать за отопление. Правильно делают, оценила Семенова – за ней с улицы влетел целый сноп белесого холодного воздуха с порхающими в нем снежинками.

После первой двери был небольшой тамбур со следующей. Вот эта открывалась легче.

Гардероба, как и предполагала Надежда, предусмотрено не было: посетители развешивали свои куртки и дубленки либо на спинки стульев, либо на вбитые в стены крючки.

В общем, не «Метрополь».

Однако все изъяны искупались божественным запахом горячей и действительно вкусной еды. Вот уж где ничего общего не имелось с ароматами советских столовок!

Ванечка налетел на нее как вихрь, обнял и расцеловал. Начал со щек, но не забыл и в губы.

– Привет, привет, – отстранилась слегка ошарашенная натиском Семенова. – Ты мне всю помаду размажешь.

– Подкрасишь, – не расстроился неунывающий повар.

Ошибиться в Ванечкиной профессии было невозможно: белая куртка (действительно белая, Надежда даже пятнышка не нашла), белые штаны и высокий белоснежный колпак.

– Раздевайся, – суетился вокруг нее Борщев. – Садись к окну – лучшее место.

Надежда благодарно согласилась. Сидеть и смотреть в большое, без переплета, окно на беспокойную московскую улицу было и в самом деле приятно.

А уж когда одноклассник принес дымящуюся тарелку бесподобнейшего борща…

Надежда быстро перестала задавать себе вопрос, зачем она сюда приехала.

Тарелка была большая – такая, какой и должна быть по определению, – то есть глубокая. Семенова сразу подумала о том, как бы поделикатнее не доесть половину. Пока придумывала – доела все.

По телу сразу разлилась приятная теплая истома.

Однако праздник еще не закончился.

Ванечка – все в том же одеянии и колпаке – на вытянутых руках гордо нес еще одно, парящее изумительно вкусным паром блюдо. На этот раз – с пельменями.

– Пам-пара-рам! – сам себе изобразил фанфары Борщев и водрузил блюдо на стол. – Лично лепил. Исключительно для тебя.

– А для остальных посетителей? – уточнила гостья. – Им не положено, что ли?

– Ну, и для остальных посетителей, – не смущаясь, согласился Борщев. Он на секунду убежал и вернулся с двумя соусницами: в одной – сметана, в другой – майонез. Локтем Ванечка прижимал к боку бутылку с кетчупом.

– Ну, теперь вроде все, – оценил он убранство стола и сел напротив Надежды.

Несколько секунд они, улыбаясь, смотрели друг на друга.

– Ты ешь, ешь, – прервал молчание Ванечка. – В них – никакой свинины: только курица, телятина и баранина.

– А ты чего, борец со свининой? – поинтересовалась Надежда.

– Нет, но, говорят, так полезнее. Плюс не отпугиваем мусульман.

– И иудеев, – для полноты картины добавила Семенова.

– Нет, у них там с кошером свои заморочки, – отверг предположение Борщев, легко употребив малораспространенный термин.

– А ты что, и в этом специалист? – уважительно спросила женщина.

– Была идейка с этническими кафе, – объяснил Ванечка, – но не сложилось.

Они смотрели друг на друга и жалели, что столько лет не общались. Ванечка вообще глаз с Надежды не сводил.

А у нее настроение повышалось от одного его вида. Вряд ли это была любовь – по крайней мере, никакого физического влечения она не испытывала, – просто ей было хорошо с ним рядом.

– Я ж тебя со школы обожаю, – наконец признался Борщев.

– Ага, – не поверила Надежда. – То-то тебе всего четверть века понадобилось, чтоб меня на пельмени пригласить.

– Нет, я гораздо раньше тебя нашел, – Ванечка стал серьезный. – Но мне сообщили, что ты уехала в Америку на ПМЖ.

– И ты рванул за мной в Америку? – подколола Надежда.

– Куда там! – не стал спорить Ванечка. – Я решил, раз тебя не найти, жениться на такой же.

– Это что-то новенькое. Удалось?

– Да. Трижды.

Не успела Семенова переварить сообщение, как он протянул ей фотографии. Женщины, на них изображенные, и впрямь здорово походили на Надежду.

– Бедняга, – пожалела она друга. – Так с тремя и живешь?

– Нет, по очереди. Женился – разводился.

Семенова, беседуя с Ванечкой, потихоньку теряла чувство реальности. И чувство юмора тоже.

– А что ж разводился?

– Плохие характеры, – смешно развел руками Борщев. – Если честно, просто стервозные.

– Так и у меня такой же, – вдруг дошло до Надежды.

– Это точно, – до обидного легко согласился Ванечка.

– Не боишься, что буду четвертой?

– Нет. С тобой хотя бы есть за что страдать.

В Надеждином мозгу промелькнула неприятная мысль про деньги – все же дама она состоятельная. Промелькнула и исчезла.