Читать книгу - "Музыка ночи - Рут Уинд"

Когда Блю и Элли собрались уходить, Флоренс кинулась за ними к дверям.

— Подожди, Элли! Я чуть не забыла сказать тебе: дневник испорчен. Он покрылся плесенью, и все страницы слиплись. Мне очень жаль.

Элли постаралась скрыть разочарование.

— Это ужасно! Неужели нельзя ничего прочесть?

— Ни слова. Я бросила его в камин.

— Очень печально. — Элли подозревала, что он вовсе не был испорчен, просто приняли решение не открывать личных тайн. — Но все равно спасибо за беспокойство.

Блю легко прикоснулся к ее затылку, пригладив волосы.

— Пойдем, — сказал он, и его голос прокатился по ее затылку, как солнечное тепло.

Он заставил Элли вспомнить, как сегодня выглядели его плечи в лучах цвета масла, и ее бедра как будто размякли. Она подняла глаза. Позволила ему увидеть ее голод.

— Пойдем.

Он повел ее наверх, в свою спальню, где все было смято, отбросил покрывало и упал на кровать.

— Иди сюда, — сказал он, и его губы изогнулись в легкой многообещающей улыбке. Элли подошла, он обхватил ее, сплетя их руки и ноги, и поцеловал так, словно пил живую воду с ее губ. И она позволила себе все, отдалась мастерству дамского угодника, тому изысканному, взрывному, почти болезненному наслаждению, которое он дарил. Его большие руки были то нежны, то нетерпеливы, и он рассмеялся, когда они чуть не упали с кровати.

Элли, которая никогда не была красавицей, лежала на смятой постели в комнате, освещенной лишь одним ночником, и чувствовала себя такой же величественной и прекрасной, как та женщина, что позировала Тициану. Ее тело болело в местах потертостей, а мышцы ног и плечи дрожали от напряжения. Но кожа как будто звенела, и вся она таяла от удовлетворения.

Засмеявшись горловым смехом, она повернулась к нему.

— Господи, спаси! — выдохнула она, кладя ладонь на его бицепс. — Ты — мастер, специалист высочайшего класса, король постельного искусства.

— Мне нравится, что ты заговорила, — сказал он. Открыл свои пронзительнояркие синие глаза и серьезно взглянул на нее. — Дело не во мне, сладкая. Это не обычная процедура. — Он провел пальцем по ее носу. — Между нами происходит какая-то чудовищная химическая реакция.

Из-за того, что его красивый рот был так близко и она думала об этом так часто, Элли поцеловала его. Он ответил ей с той же ласковой нежностью, и ее грудь словно пронзила крошечная стрела.

— Расскажи мне, почему ты так заинтересовалась музыкой, мисс Бархат?

Она рассмеялась:

— Даже не начинай, Ларри.

— Но ты действительно бархатная. Мне нравится. Хотя я, кажется, могу понять, почему тебе не нравится Бархатный Кондом.

Он начал смеяться, уткнувшись ей в шею. Элли почувствовала, что тоже сейчас расхохочется, и сдержалась.

— Не заводи меня снова.

— Музыка, — напомнил он.

— А, да. Это просто. Знаю, что тебе трудно будет в это поверить, но я была самым некрасивым ребенком на земле.

— Почему, могу поверить. — Он с улыбкой погладил ее по животу.

— Ну спасибо. — Она закатила глаза. — Слишком много волос, большой нос, худая как палка. — Элли пожала плечами. — Можно и не говорить, что даже без "бархатной" ипостаси меня не приняли бы ни в одну компанию.

— Понятно.

— Поэтому я занялась музыкой. Я пела в хоре, играла на инструментах и путешествовала с марширующим оркестром.

— У-у. И приговорила себя к вечной девственности?

— Ага. Но мне это во многом помогло. Я стала ездить, принимать участие в соревнованиях в больших городах и останавливаться в отелях вместе с другими вечными девственницами.

— А что ты играла?

— Всего понемногу. Уроки фортепиано с шести лет, кларнет с третьего класса, в средних классах заболела виолончелью и переключилась на саксофон в старших. Да, и я пела партию альта в церкви и школе. — Он поднял брови:

— А говоришь, у тебя нет музыкального таланта. — Элли рассмеялась:

— Нет! Я могу вести мелодию и неплохо играю, но я родилась без музыкального гена. Я люблю музыку, но любовь не превращает человека в музыканта. — Она посмотрела на Блю, любуясь тем, как сияют его волосы в свете ночника. — А ты?

— На самом деле то же самое. Но только не девственность. Я был крутым, знаешь ли.

— Готова поспорить, что ты был одним из этих бунтарей-одиночек. Черная кожа и сигареты.

В его глазах блеснула искорка.

— Ага. Джеймс Дин, с головы до пят. Но дело в том, что мне действительно нравилось учиться. Сестра Роузмэри Флоренс открыла для меня Баха, когда мне было четырнадцать, и потом я прослушал всех великих композиторов. Я знал, что у меня нет таланта, но все равно был счастлив.