Читать книгу - "Гимн настоящей стерве, или Я у себя одна - Елена Ямпольская"

Один чрезвычайно умный парень сказал мне когда-то: «Ежедневная потребность в еде меня унижает. Я хочу быть свободным, гордым, принципиальным. Хочу ни от чего не зависеть. Но я должен питаться три раза в день, и мой дух против этого бессилен. У кого есть желудок — тот раб».

Такова крайняя форма физиологического бунта. В меньшей степени мы все испытываем нечто подобное.

Если честно, кроме еды мне необходимо очень много разных вещей. И зачастую они нужны мне куда больше, чем еда, которой я стараюсь по возможности не злоупотреблять. Я хочу очередные серьги, и очередной костюмчик, и новый автомобиль, и тэ дэ и тэ пэ. Моим потребностям нет конца, как не было начала. Во всяком случае, я его не помню. И все-таки пища, хлеб наш насущный, стоит особняком в этом списке. Потому что пока мы едим, еда пожирает наше время.

Когда мы были детьми, наши бабушки и дедушки горбатились на грядках с клубникой, отцы таскали сумки, а мамы не отходили от плиты, чтобы мы были сыты и здоровы. Дети выросли и не спешат повторять подвиг былых поколений. Среди ровесниц моей мамы я знаю много женщин, любящих и умеющих готовить. Среди своих ровесниц — ни одной. В наших квартирах пахнет не пирогами и котлетами, а освежителями воздуха.

Мне тридцать два, но готовить я научилась совсем недавно — и как раз ради того мужчины, который абсолютно на этом не настаивал. В предыдущей жизни я всячески отлынивала от своей почетной женской обязанности. Серьезные партнеры (думаю, преимущественно в воспитательных целях) позволяли мне настрогать салат, держа наготове йод и пластырь. Однако картофельный нож отнимался категорически — мой старательно начищенный горох пробуждал в мужчинах непонятное плебейское скупердяйство. Они готовы были оставить несколько сотен баксов в ресторане, но оплакивали килограмм картошки, из которого путем усушки, утруски и очистки получалось полкило. Или граммов четыреста. Какая мелочность…

Наиболее тонкий бой-френд вообще отодвинул мою руку, когда я потянулась к сыру и колбасе в благородном порыве сделать нам бутерброды. «Я сам, — сказал он мягко. — Для тебя ведь это экзотика…»

В итоге я все-таки научилась готовить, причем именно экзотику, и, как говорят знатоки, не хило, но мне никогда не приходилось заниматься этим из года в год, изо дня в день. Я не могу даже представить вереницу обедов и ужинов, уходящих за горизонт. А жить когда? Когда работать, гулять, читать книжки, заниматься спортом? Любовью заниматься, наконец?! Если бы меня приговорили к плите, то остроту моего страдания не затмил бы перец чили, горечь сожалений составила конкуренцию луку, а от моей кислой физиономии покончил бы самоубийством лимон…

Ни один вид домашнего труда не сравним с готовкой по гигантским трудозатратам и нижайшему КПД. Квартира стоит убранной несколько дней. Постельного белья (постиранного, между прочим, автоматом) хватает на неделю. Наглаженные брючки я могу носить и носить, забыв про утюг, ибо претензии к дамским стрелкам значительно ниже, чем к мужским. А еда готовится неприлично долго, зато истребляется неприлично быстро.

Каков результат многочасового бдения на кухне? Разве горы еды? Нет — горы грязной посуды.

Если вдуматься, люди уделяют пище и ритуалам ее приема совершенно неадекватное внимание. Банкеты, фуршеты, пикники, барбекю, деловые ланчи, семейные обеды, торжественные ужины, файф-с-клоки, пиво после работы, блины у тещи, утренний хаш… Мне рассказывали, что в Тбилиси был знаменитый тамада, который ровно к шести ноль-ноль отправлялся в духан на собрание друзей-«хашистов». Когда соседи, выглядывая из-за забора, спрашивали: «Куда ты идешь, Давид?» — он отвечал: «Радио дома сломалось, иду слушать гимн Советского Союза». В этом анекдоте есть особый смысл, ибо, иронично перемигиваясь и прекрасно понимая друг друга, люди как бы говорили: никакие гимны, никакой строй, никакая политика не стоят хаша и не одолеют хаш. В переводе на русский — Васька слушает да ест.

Когда мы голодны, еда — это сплошная радость. Когда сыты — сплошное расстройство. Не обязательно желудка, но почти всегда совести. Мы все время едим и все время худеем, и нет для нас никакого исхода. Итог жизни: как мало пройдено дорог, как много съедено сосисок. Кто научится не есть, тот, видимо, станет богом.

В советские времена продуктов было мало или совсем не было, их доставали, за ними давились в очередях, про них постоянно говорили. Теперь продуктов полно, но аппетит не снижается. Мы ходим в рестораны, хотя знаем, что на деньги, убуханные в один вечер, могли бы спокойно питаться целый месяц. В наших квартирах как минимум два туго набитых холодильника и отдельно — морозильник, где можно до следующего ледникового периода сохранить мамонтенка Диму.