Читать книгу - "Запретные наслаждения - Сара Рэмзи"

Он не останавливался, неуклонно подводя ее к той черте, за которой одних только поцелуев ей станет мало, что вскоре и произошло. Ее рука, скользнув вниз, нащупала вздутие на его брюках, но он перехватил эту руку и прошептал, оторвавшись на секунду от ее губ:

— Подожди. Разумеется, у меня была и такая фантазия, как занятие любовью в экипаже, но лучше отложить это до вечера, чтобы у нас было чуть больше, чем пять минут.

Она рассмеялась, и он вобрал звуки ее смеха очередным поцелуем. Этот мужчина был столь же неистов, как и она, они идеально подходили друг другу!

К моменту, когда карета остановилась, Мадлен уже не терпелось ее покинуть, она толкнула дверь прежде, чем кучер спрыгнул с облучка. Тем не менее Фергюсон опередил ее, спустился первым и, обернувшись, подхватил ее на руки. В этот раз он не опустил ее на тротуар: бережно прижимая к груди, он понес ее к двери дома Маргариты, торопясь, делая широкие шаги.

Бристоу едва успел открыть перед ними дверь, и Фергюсон с Мадлен на руках прошествовал мимо. Дворецкий, как ни в чем ни бывало, приветствовал господ, но на его губах играла лукавая улыбка. Ни Фергюсон, ни Мадлен не обратили на него внимания. Вскоре они уже укрылись от любопытных глаз в спальне.

Фергюсон закрыл дверь, толкнув ее плечом. Его рука ерзала у нее под коленями, пока он поворачивал в замке ключ, а потом он припал к ее губам, будучи не в силах тратить драгоценные минуты на то, чтобы приготовить постель.

Мадлен тоже не желала терять время. Она любила его, и у нее словно камень свалился с души, когда она, наконец, призналась ему в своих чувствах. Поток эмоций захлестнул ее, смывая остатки сдержанности и благоразумия. Она вцепилась в Фергюсона, представлявшегося ей единственной точкой опоры в ее пошатнувшемся внутреннем мире, где теперь властвовало желание, удовлетворить которое мог только он. Фергюсон и пробуждал его в ней, и дарил удовлетворение, и этот цикл обещал быть долгим, как сама жизнь.

В его голубых глазах, лучившихся огнем в полумраке спальни, она читала обожание, тогда как его руки, пристрастно исследовавшие ее тело, были весьма требовательны. Он был слишком возбужден, чтобы быть нежным; она слишком желала его, чтобы переживать из-за этого.

Он занялся шпильками, удерживающими ее парик.

— Я фантазировал об этом, Мад, — признался он.

Она вздрогнула, уловив животную страсть в его голосе. Наконец ее волосы упали на спину.

— Представлял, как твои влажные губы будут касаться моего члена, как ты оседлаешь меня и станешь медленно двигаться, настолько медленно, что каждое движение сделается пыткой, но ни один из нас не захочет, чтобы она кончилась.

Его руки утонули в ее волосах, разметали их по спине. Он лишь говорил о своих фантазиях, но его голос звучал так проникновенно, а прикосновения были такими чувственными, что она немедленно стала влажной. То, что он описывал, совпадало с тем, чего ей так хотелось, только она никогда не решилась бы облечь свои желания в слова. А он одной рукой поглаживал ей спину, а другой неторопливо описывал круги по ее бриджам, как будто специально избегая того места, которое истомилось по его прикосновениям.

— Еще я представлял, как овладеваю тобой на балу — быстро и жестко. Мы бы укрылись в какой-нибудь безлюдной гостиной, и я зажал бы тебе рот, чтобы заглушить стоны. А потом мы вернулись бы в зал, и я танцевал бы с тобой, как с самой невинной и добропорядочной дамой на свете. А еще я думал о том, как повалить тебя на большой письменный стол, чтобы ты разбрасывала бумаги и книги в отчаянном желании кончить.

Наконец он прикоснулся к клитору — легко и как бы невзначай, но этого было достаточно, чтобы она громко застонала. Его голос стал мягче.

— Я бы хотел любить тебя в нашей постели в Шотландии — медленно, сладко, так, словно впереди у нас целая вечность. Или входить в тебя сзади, зная, что у тебя в животе растет наш ребенок.

Последняя картина оглушила ее, мгновенно пробудив невероятное, захлестывающее желание. Ее тело конвульсивно напряглось, и он дал ей то, что она хотела. Движения его пальцев стали быстрыми и немного грубыми. Она вскрикнула, и все фантазии на миг слились в одно, пронзившее ее ощущение высшего наслаждения.

Это утолило ее голод, но не насытило. На миг она увидела, как перед ними простирается целая жизнь, и желания у нее и Фергюсона были одними и теми же — обладать друг другом, везде, где только возможно, и так, как они того пожелают. Она обняла его. Градус ее возбуждения существенно упал, тогда как его вожделение только набирало обороты.

— Давай воплотим одну из твоих фантазий, — прошептала она.

У Фергюсона оставалась лишь капля самообладания, и он отрицательно покачал головой.

— Тебе пора в Солфорд Хаус, любовь моя, хотя мне и не хочется тебя отпускать.

Она развязала его шейный платок и провела пальцами по разгоряченной коже. Он вздрогнул.

— Но это же наша последняя ночь в этом доме, на этой кровати!

Она вытащила его рубашку из брюк, забралась под одежду и погладила твердые мышцы живота, позволив себе несколько раз невзначай задеть его член — тем же дразнящим способом, каким он сводил ее с ума пару минут назад. Застонав, он попытался оттолкнуть ее, но ее рука лишь спустилась ниже, и она почувствовала, как в брюках растет горячий твердый ком.

— У меня, Фергюсон, может, тоже была фантазия — об этой кровати. Разве только ты не готов ее осуществить…

Улыбнувшись, она замолчала и вновь погладила его.

— Раздевайся! — прорычал он в ответ.

Продолжая ласкать его, она села ему на колени верхом. Потом, ставя по очереди ноги на кушетку рядом с ним, она позволила снять с нее туфли и шелковые чулки. Затем стала медленно расстегивать бриджи, понимая, что делает это в последний раз, и каждая пуговица, выскальзывающая из петли, была меткой, обозначающей приближение того момента, когда он окажется внутри нее. В промежности бриджи промокли насквозь, так что она не смогла бы их снова надеть, даже если бы захотела. Наконец бриджи собрались в гармошку на бедрах, и он, потеряв терпение, просто вытряхнул Мадлен из них.

Откинувшись на спину, он заставил ее встать над ним на колени и быстро освободился от брюк. Затем коснулся ее влажной и горячей щели, но не стал продолжать. Он убедился, что она готова, и похотливо усмехнулся. Он лежал перед ней, словно жертвенное подношение неведомому языческому божеству, но Мадлен не понимала, что он задумал. Фергюсон не стал томить ее неведением и потянул вниз — пока член не коснулся ее бутона.

За две недели он доводил ее до пика наслаждения бесчисленное количество раз, но с той их первой ночи не проникал в нее. Она напряглась, ожидая боли и предвкушая последующее удовольствие. Но когда он проник в нее, никакой боли она не ощутила. Его член касался чего-то внутри нее, и ей от этого мучительно хотелось кончить еще раз. Надавив на бедра, он вынудил ее полностью опуститься на него. Она вскрикнула, но он заставил ее подняться и снова опуститься. Ему удалось проделать это всего несколько раз, после чего она впилась в его плечи пальцами, давая понять, что больше не может терпеть, выдерживая заданный им мучительно медленный темп. Улыбка, которую он подарил ей в ответ, больше напоминала гримасу. Она стала двигаться быстрее. Единственное, чем их тела соприкасались помимо его мужского достоинства и ее пещерки, — это до судороги переплетенные пальцы. Ее грудь по-прежнему сдавливали бинты, но эта сладкая боль только добавляла остроты ее ощущениям. Они оба быстро приближались к разрядке. Его движения стали мощнее и беспорядочнее.