Читать книгу - "Следующая остановка - жизнь - Татьяна Успенская-Ошанина"

И вот однажды в поликлинике, сидя в очереди, увидела девочку, лет шестнадцати. Что она делает здесь? Девочка разглядывала всех их, сидящих в очереди, так, словно они были героями приключенческого фильма.

Юля встала навстречу её взгляду и подошла к ней. Та тоже встала. Были они одного роста, с одним и тем же типом лица — узким и глазастым.

— Ты что тут делаешь? — спросила Юля.

— Беру справку за границу.

— В турпоездку или в эмиграцию?

— Там посмотрим, — сказала уклончиво девочка.

— Приди сегодня к нам в гости.

— Зачем?

— У меня есть брат. Старше меня на два года. Руки и сердце — золотые, и не дурак, в общем, что надо.

— А если я не свободная?

— Замужем?

— Чему удивляешься? Может, и не замужем, но близко к тому.

— Ты живёшь с ним?

— Может, и живу, а может, и не живу пока, только ты-то чего свалилась на мою голову? Чего ты так печёшься о своём брате? Иль дефект какой, что сам не может позаботиться о себе? Иль я тебе так уж приглянулась?

— Теперь уж и не знаю. Уж очень ты бойкая на язык.

— Небойкая сейчас не проживёт. Небось, ты-то за мужем, как за каменной стеной, а у меня мужа пока нет, а если и будет, неизвестно, какой: я — за ним или он — за мной? Приходится быть бойкой. Сама знаешь, какое теперь образование: хочешь — учись, хочешь — не учись. А в нашем жидком возрасте нас надо в школу тащить волоком. Мы — поколение необразованное, неграмотное, только знаем — «атас», «спасайся, кто может» да «хватай, что можешь».

Юля уже собралась было идти на своё место — манера девчонки разговаривать раздражила её, как девчонка сказала:

— Ты мне нравишься. Ты немного того, да? Из прошлого века?

— Из этого я века, только твои — «атас» да «хватай» мне не нравятся. Я по-другому понимаю жизнь.

— Вот и напрасно. Жизнь — в движении, и сегодня она диктует именно эти нормы поведения. Может, мне тоже хотелось бы, как и тебе, думать о высоких материях, да мои родители, вшивые интеллигенты-технари, — без работы. И оба взбесились. За что только ни хватались, когда разогнали их НИИ! Мать продавала парфюмерию, да прогорела на кругленькую сумму, как, ума не приложу: она у меня честно-щепетильная. Отец сунулся в бизнес — чинить компьютеры, да их контору бандиты из властных структур накрыли — и выручку, и компьютеры забрали, так что мой родитель ещё и в долгу остался перед клиентами, навеки попал в кабалу. Брак трещит по швам, ругаются или жалуются друг другу на жизнь мои предки, слушать тошно, вот и надо мне взять в руки эту самую кобылу.

— Какую кобылу?

— Взбесившуюся. Я так называю жизнь. Хочу оседлать её.

— Что же ты намереваешься делать?

— Увезти их отсюда, это значит «атас», внедрить их в цивилизованную страну, это значит — «хватай». Не нравлюсь я тебе?

Юля пожала плечами:

— Не знаю. Может быть, я бы на твоём месте то же самое предприняла. Только все ли возможности ты использовала?

— Ты-то, такая чистенькая, понимаешь, где живёшь? Или ты и впрямь круглая дура? «Здесь», в нашей заботливой стране, — или умей продавать-покупать, или воруй, или убивай наворовавших и забирай нажитое ими. Есть, правда, ещё способ — пролезть к власти и хватать в открытую. Но тут уж нужны особые способности — особая подлость. Чего уставилась? Не нравлюсь?

— Нравишься, — помимо воли сказала Юля. — Только уж очень ты бойкая! — повторила она снова.

— Я любознательная. Изучаю действительность и исхожу из её «спроса и предложений». А «предложения» — на уровне нуля.

— И в какую страну ты хочешь двинуться?

— В Америку, куда ещё. В хлипкую страну нельзя, ничего тебе не обломится, а в Америке, говорят, возможностей сколько хочешь.

— То — «говорят»… а что на самом деле, неизвестно. Как тебя зовут?

— Марина. Кругленькое модное имя. Так, остаётся в силе твоё предложение или испугалась меня?

— Испугалась. Но в силе остаётся. Я не хочу, чтобы ты вышла замуж за моего брата потому, что не хочу расстаться с ним, и потому, что ты поведёшь его не по тому пути, но я уже пригласила. Надеюсь, ты не принесёшь мне горя.

Девчонка пожала плечами.

— Этого никто не знает, — сказала она небрежно. — Да, кстати, учти, я смогу только после Нового года, сейчас занята по горло. Давай адрес и телефон. Сначала, как культурная, позвоню, проинформирую о перемещениях.

Странная началась у неё жизнь.

Внешне Юля проживает не свою. Вроде в своём кабинете, с компьютером и бумагами, всё спокойно, но сами бумаги и то, что стоит за ними, таят опасность. И в атмосфере их фирмы есть что-то такое, от чего сводит конечности, перехватывает дыхание.

Внутри неё — живая жизнь, настоящая: ребёнок, стихи, которые читал ей Давид Мироныч, и надежда на то, что вот-вот исчезнет жизнь чужая, и они с Аркадием наконец начнут жить свою.

Острова в чужой жизни — встречи с семьёй.

По воскресеньям они вчетвером куда-нибудь едут (иногда к ним присоединяется Генри): на выставку, на концерт или в загородный музей.

В тот день едут в Мураново, потому что как-то Давид Мироныч обмолвился, что в Мураново замечательный экскурсовод замечательно читал ему стихи Тютчева.

За рулём Юля.

— Медленнее, — просит Аркадий.

— Ты же сам носишься со скоростью света! — сопротивляется Юля.

— То я, я из любой аварии выскочу целёхоньким, — усмехается он. — Я с машиной слит. Как ты знаешь, вожу с тринадцати лет.

— Я тоже с тринадцати, — говорит Бажен. — Но ты, брат, не зарекайся. Уж как я вожу, а в аварию однажды попал!

— Когда это? — всполошилась мама, словно сейчас Бажену грозит опасность. — Как же это я ничего не знала?! Почему никто не сказал мне?

— Жив же он, мама!

— Мы ехали с отцом. Навстречу грузовик. Издалека мы увидели, что водитель пьян. Он нёсся по нашей полосе, прямо навстречу, лоб в лоб. Мы вильнули в сторону, и он вильнул, мы — в другую, и он — в другую, словно мы для него цель, к которой он стремится. Это была самая настоящая игра в кошки-мышки!

— Кажется, припоминаю. Это когда отец позвонил и сказал, что вы заночуете в городе?

— Ну да. Мы и заночевали в городе, в больнице. Я без сознания, у меня — сотрясение мозга, у отца — рука сломана. Хорошо ещё, отец сумел вести машину одной рукой — до больницы добрались. Я к тому, что не всегда можно проконтролировать ситуацию.

— Я помню, вы отсутствовали тогда неделю. А рука заживала ещё месяц.

— Слава богу, жив он, мама! — повторила Юля. — И хорошо, что молчун перестал быть молчуном, теперь всё будем знать о нём, правда, братик?