Читать книгу - "Рыцарь и его принцесса - Марина Дементьева"

и на боках медово-смуглая кожа пестрела неровно вышитым узором — где гуще, где реже. Длинные и ровные полосы в ряд — отметина когтей, полукруги клыков, звёздчатые отметы стрел, рваные насечки лезвий… По глади воды в моих руках прошлась короткая рябь.

— Ложку, что ль, зажми зубами, — нерешительно посоветовал Стэффен. — Или ремень.

— Себе зажми, если от того легче станет. Тяни уже, ну!

— Она ж, зараза, глубоко засела…

— А иначе стал бы я тебя просить!

— А-а, ну да чёрт с тобой! До трёх считаю. Раз…

Джед резко выдохнул и прошипел неразборчивое ругательство. Тело оказалось расторопней рассудка: я ещё в оцепенении смотрела на хлынувшую кровь, а руки уже зажимали рану, руки лучше помнили уроки Нимуэ и науку, почерпнутую из заплесневелых трактатов.

— А чего было зря ждать? — осклабился Стэффен на беззлобную ругань и с любопытством повертел перед свечой стрелу, насквозь тёмно-красную. Прицокнул языком: — Эге… да такие стрелы вынимать одно удовольствие. Только с наковальни, и работа хороша. Скажи спасибо, не гнутым ржавьём в плече разжился.

— Скажу, — посулил наёмник, не шевелясь под моими руками.

Слушая Стэффена краем уха, я промывала и перевязывала рану. Нимуэ ушла из моих покоев не с пустыми руками, запасливо прихватив кое-какие снадобья и мази в поясной сумке. Одну из склянок няня тотчас дала Джерарду, сколупнув восковую крышечку. Прежде чем выпить, наёмник принюхался к содержимому. Старушка фыркнула, возмущённая недоверием к её познаниям травницы. Как бы то ни было, Джед кивнул: «Привычка, тётушка Нимуэ» и осушил склянку до дна.

Стэффен осторожно ощупывал наконечник, отскабливал от присохшей крови, принюхивался и чуть ли не пробовал на зуб.

— Не ищи, нет там яда, — блёклым голосом разрешил мои сомнения Джед. По тому, как он откинулся, прислоняясь спиной к стене и полуприкрыл веки, я догадалась, что в составе зелья было что-то сонное.

— Остолопы они там или беспечны, упустить возможность расправиться с тобой одним ударом? — недоумённо покачал головой бастард. — Стрелок был хорош, но верная отрава не худое подспорье меткости.

— Или знали, что яды на меня не действуют.

— Фью! этого и я не знал.

— Ну так знаешь теперь.

Я оттирала руки мокрым платком. Ладони, ткань, вода в чаше — всё было густо-вишнёвым с рубиновыми сполохами в свечных отблесках; заколдованный взгляд замер, вбирая в себя словно бы сгустившийся, растёкшийся цвет — крови. Я видела старые шрамы, но они не успокоили: это было давно — боль и кровь, это было — много и сильно, но было давно, было до меня. Мои руки не дрожали, занятые делом, а теперь — они стали праздными и пустыми и отяжелели, наполнившись запоздалым страхом. Прикрыв глаза, я погрузила ладони в тёплую воду, опустила на дно чаши. На коже осталась память касания, оно вплелось в линии судьбы и сердца, в холм Венеры, память о прикосновении к гибкой стали, обёрнутой горячим бархатом, что таит глубинный отголосок струнного перебора…

Я подняла ресницы и встретилась с обеспокоенным взглядом Нимуэ. Нянюшка увязала в кошель снадобья и забрала у меня чашу.

— Огнём-то оно вернее… от беды… — пробормотала язычница, выливая красную воду в очаг.

Я вздрогнула от алчного возгласа, с каким пламя приняло кровавое подношение, замерло и возгорелось с новой силой.

— Не понимаю… — произнесла, того не желая, вслух. — Не понимаю…

Перед глазами, замороченными усталостью, в колдовском изменчивом свете Джед меньше, чем когда бы то ни было, казался человеком. И как никогда прежде был схож с образом юного сидхе, пришедшего в мир людей по зову мести и крови, с образом, что создало воображение, когда в вечерний час холодной весны наёмник из страны, что за морем, поведал мне свою повесть. На бледное, со сжатыми губами лицо острыми листьями упали пряди цвета боярышника, и в узорной их тени зелёным волчьим отблеском зажглись глаза. Джед обернулся на мой голос угловатым и гибким нечеловеческим движением — игра ли теней послужила тому причиной, или угнездившаяся в ране боль, но в груди защемило от напоминания о том, что преградой меж нами не только настоящее, но и прошлое.

— Не понимаю, — повторила я голосом отчаянно-слабым, — чью дорогу ты перешёл? Кто ищет твоей смерти?

Нимуэ, словно нож, метнула в наёмника острый взгляд. Джерард не видел няни, но едва ли нуждался в её подсказках. Испачканную и порванную у ворота рубаху он вертел в руках, будто раздумывая, не надеть ли её, а вернее — хоть так занять руки.

Зато Стэффена ничто не заставляло молчать. Не скрывая чувств — подобный труд был вовсе для него не свойственен — бастард хмыкнул, одарив меня колючим взглядом.

— Ну же, девушка, не задавай глупых вопросов. Несмотря ни на что, смею надеяться — в этой хорошенькой головке разум не вовсе помутился от страха за ненаглядного.

— Ты слишком много болтаешь. — Джед всё же скомкал ткань и отшвырнул в угол, белое и красное растворилось в чёрном.

— О да, тебе-то не вменить этот грех в вину! — глумливо оскалился Стэффен. — И дивно же ты спелся с ополоумевшей старухой, только и чающей, эк бы поверней спрятать девчонку под свой подол, как наседка прячет цыплёнка в перья! Что ты там шипишь, старая ты кочерга, или я не прав?

— Прав, прав, — заквохтавшая от злости Нимуэ плюнула бастарду под ноги. — Всегда-то ты прав, окаянное отродье, чтоб тебе поперхнуться своей правотой!

— Вот то-то же, — заухмылялось ничуть не уязвлённое «отродье». — Да ты не трясись этак, бабушка, до падучей недалеко.

— Да какая я тебе бабушка, сучий ты сын!..

Я прижала пальцы к вискам. Посмотрела в лицо Стэффену.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Не так, чтоб хочу, — насмешливо протянул бастард, — да ведь на это славное местечко точно заговор молчания наложен. Ни у кого, кроме меня, ты и слова правды не вызнаешь. Нигде не встречал такого пёстрого сборища лжецов, в этих стенах самому себе перестанешь верить.

— О какой правде ты ведёшь речь?..

— О той, что трусливо прячет твоя нянька. О той, которую давно бы следовало поведать твоему телохранителю.

— Я делаю, что должен, — с усталой досадой отрезал Джед. — Что ты можешь в этом понимать?..

— И верно! куда понять такому бездушному ублюдку, как я! Зато ты — и не скажешь, что наёмник, не в каждом рыцаре найдёшь пример сравнимой верности господину… оговорился, — госпоже! Конечно, госпоже. Быть может, посчитаешь своим долгом и на брачное ложе её сопроводить? А то мало ли… что у её батюшки, что у моего врагов с избытком, всех не выкосить. У дверей постоишь? или за