Читать книгу - "Вальс сердец - Барбара Картленд"

Гизела засмеялась:

— Он вряд ли решит, что это комплимент. Для него, как и для всех музыкантов, музыка — нечто святое.

— Ваш отец — гениальный скрипач. Пока я в Вене, я обязательно воспользуюсь возможностью снова услышать его. Где он выступает?

Гизела сделала рукой неопределенный жест и, немного замявшись, ответила:

— Мы только что приехали… Вероятно, папа будет давать концерты в театре… или где-то еще… только… я пока не знаю… как мне это устроить.

— Вы хотите сказать, что занимаетесь организацией концертов своего отца? — недоверчиво воскликнул Миклош Толди.

— С тех пор как умерла мама. В делах такого рода он абсолютно беспомощен, а мы так часто переезжали, что невозможно было нанять агента или еще кого-то, кто занимался бы этим, как было в те времена, когда мы жили в Париже.

— Понимаю, — задумчиво сказал Миклош. — Лучше всего вам обратиться к управляющему Придворного театра, и он с удовольствием вам поможет.

— Спасибо, это именно то, что я хотела узнать, — поблагодарила его Гизела. — Папа не разбирается в таких вещах. Для него счастье — просто играть на скрипке, и ему все равно, играет ли он в саду фрау Бубин или на сцене театра перед залом, полным нарядной публики.

Немного помолчав, она с улыбкой добавила:

— К сожалению, за это ему не слишком много платят.

— Вы нуждаетесь в деньгах?

— После того как немцы победили в битве при Седане, мы вынуждены были бежать из Франции. С тех пор мы колесили по всей Европе, а путешествия всегда требуют денег.

— Вы очень практичны, фрейлейн, и отец может на вас положиться.

— Я стараюсь, — ответила Гизела. — Хотя он не всегда слушает меня так, как слушал бы маму.

— Это неудивительно. Людям, особенно мужчинам, свойственно требовать от детей повиновения, а не позволять давать указания.

— Да, это правда, — согласилась Гизела. — Но обычно мне удается уговорить папу сделать так, как я хочу.

— У какой женщины нет своего набора дьявольских уловок, чтобы заставить мужчин исполнять их желания! — с легкой насмешкой произнес Миклош.

Гизела покраснела до корней волос, подумав, что он имеет в виду ее.

— Я больше не слышу никакого шума и голосов, — сказала она, — и думаю, что возвращаться уже не опасно.

— Я провожу вас.

— В этом нет необходимости.

— Откуда у вас уверенность, что студенты вдруг не пойдут обратно?

Гизела бросила в сторону гостиницы тревожный взгляд, а Миклош спокойно добавил:

— К тому же вы совсем не знаете дороги. Здесь даже днем легко заблудиться, а сейчас совсем темно. Дайте мне вашу руку, и я провожу вас.

Гизела колебалась не больше секунды. Отказываться от такого в высшей степени разумного предложения было бы просто глупо.

Она вложила свою ладонь в его и почувствовала успокаивающую силу и тепло его руки.

Они пошли по той самой тропинке, по которой Гизела бежала в беседку, и вскоре она вынуждена была признать, что без Миклоша найти дорогу ей было бы нелегко.

Городские огни города скрылись за деревьями, и они оказались в самой настоящей чащобе. Темень была кромешная. За густой листвой не было звезд, а луна еще не взошла.

Но Миклош уверенно вел Гизелу, и внезапно она поймала себя на том, что ей приятно ощущать его присутствие.

Наконец между деревьев показались ярко освещенные окна гостиницы.

— О, теперь я спасена! — воскликнула Гизела.

Миклош остановился в тени деревьев, и, поскольку он держал Гизелу за руку, ей тоже пришлось остановиться.

— Я вернул вас домой невредимой, Гизела, — сказал он.

Она удивилась, что он назвал ее по имени, но ничего не сказала, и Миклош продолжал:

— Боюсь, мы вряд ли увидимся снова. Я только что вспомнил, что завтра мне нужно покинуть Вену.

— Вы уедете, так и не повидав папу? А мне показалось, что вы хотите послушать, как он играет.

— Да, действительно, очень хочу! Но, к сожалению, сейчас это невозможно. У меня есть личные и очень веские причины для отъезда.

— О, простите! А папа был бы так рад поговорить с вами о Париже.

— Как-нибудь в другой раз, — ответил Миклош. — Зато я сделаю вот что. Перед отъездом я поговорю с управляющим театра и предупрежу его, что на следующий день вы зайдете к нему.

— Вы очень добры.

— Я знаком с ним, и он сделает все, чтобы вам помочь.

— О, спасибо! Спасибо! — воскликнула Гизела. — Теперь для нас все значительно проще. Как я рада, что встретила вас!

— И прошу вас, впредь будьте осторожнее. Меня может не оказаться рядом, чтобы спасти вас еще раз.

Он немного помолчал и добавил:

— Дайте слово, что больше не станете так рисковать.

Его тон был серьезным. Гизела подняла голову, чтобы увидеть его лицо, но ее спутник по-прежнему оставался для нее всего лишь голосом в темноте. Свет из гостиничных окон не доходил сюда, и наверняка Гизела могла сказать только то, что он выше ее ростом.

— Обещайте, — настаивал Миклош.

— Даю слово, — сказала Гизела.

— Я буду помнить ваш голос так же, как помню музыку вашего отца.

— Я вам так благодарна! — порывисто воскликнула Гизела. — Как бы мне хотелось отблагодарить вас… по-настоящему!

— Это очень просто, — ответил Миклош. Она взглянула на него в недоумении, не понимая, что он имеет в виду.

И вдруг очень нежно, словно боясь ее испугать, Миклош одной рукой обнял Гизелу, а другой осторожно приподнял ей лицо.

Это было так неожиданно, что она не успела даже пошевелиться. А когда собралась это сделать, было уже поздно.

Его губы прикоснулись к ее губам, и Гизела получила первый поцелуй в своей жизни.

Она знала, что должна освободиться от его объятий, и где-то далеко на задворках сознания мелькнула мысль, что надо бы рассердиться.

Но Миклош Толди крепко прижимал ее к себе, а ее губы были в плену его губ.

Невозможно было даже думать, не то что двигаться.

В первое мгновение Гизела почувствовала себя пленницей, но потом волшебное ощущение, теплое, словно морская волна, разлилось по всему ее телу, и у нее перехватило дыхание.

Это было так чудесно! Так же чудесно, как та небесная музыка, под звуки которой она танцевала сегодня в лесу. Это было подобно мерцанию далеких огней, необъятности звездного неба, радужному сиянию солнечных лучей, отраженных в струях водопада.

Это был необыкновенный сон, в котором сбывается невыразимая, но давняя мечта, и ее смутные ожидания неожиданно стали явью.