Читать книгу - "Невеста для виконта - Эмилия Остен"

Раньше я искала покоя и в капелле – никто из нас не отличается излишней набожностью, и я проводила долгие часы, сидя на полированной скамье и листая книги или слушая отца Августина, не опасаясь, что здесь меня потревожат. Однако после воцарения тут нового священника я заходила в капеллу лишь по необходимости. Хорошо, что сентябрь только начался, стояли еще погожие деньки, и можно проводить время в саду. Скоро придут холода, тогда мне останутся лишь мои комнаты.

Впрочем, когда станет по-настоящему холодно, меня здесь уже не будет.

Я входила в капеллу за несколько минут до полудня, и солнце, пробравшееся в узкие витражные окна под потолком, разложило на полу теплые листы света – малиновые, синие, дрожаще-серебряные. Капелла у нас красивая. Тонкие росписи на стенах – вот ангел со взъерошенными ветром крылами склонил голову перед замершей в удивлении Марией, и лилия – словно сталь в его руке; вот Святой Дух воспарил в расходящихся лучах; вот та же Мария плачет над худым, вытянутым в смертной муке телом Христовым. Смотрят со стен святые, и полны печали или радости их глаза. Но самое мое любимое изображение – на правой стене: глядит на меня со спины побежденного дракона святая Маргарита Антиохийская. Ее голова запрокинута к небесам, тонкие руки протянуты к Господу, не видному за облаками, всемогущему и милостивому. Светлые волосы вьются, словно стебли плюща, и поверженный дракон задумчив и печален. Ах, как же близок мне взгляд этой дочери языческого священника, которую не сломили пытки огнем и водой! Как много вижу я в ее глазах цвета индиго, как много скрытого за изображением, созданным умелой рукой художника. Сколько часов я провела здесь, а ее пальцы все так же тянулись и тянулись к светлому и недостижимому небу.

Отец де Шато сидел на первой скамье, погруженный в чтение требника. Я подошла и увидела, как он шевелит губами, а глаза его полузакрыты. Моя тень коснулась кончиков его сапог, выглядывавших из-под сутаны, и лишь тогда он поднял голову. Моргнул, закрыл требник. И слегка улыбнулся.

– Я думала, вы будете ждать меня в исповедальне, – сказала я.

Он молча указал в нужную сторону. Я развернулась и отошла, чувствуя спиной его чужое присутствие.

Исповедальня – деревянная будка, разделенная надвое, – вся пропахла старым дубом. Я устроилась на скамье, привычно перебирая своих героев на стенах, созданных воображением и причудливо бегущими линиями, что живут внутри древесины. Удивленный лесовик глядит на меня, вытянув нос, и рыцарь сражается за честь прекрасной дамы, и солнце встает над холмами.

Скрипнула скамья, поднялась заслонка. Отец Реми не закрыл дверь со своей стороны, и солнце упало на мое лицо небольшими квадратиками.

– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила.

– Что желаешь исповедовать ты перед Богом, дочь моя?

Сейчас, когда я не видела его, а слышала лишь его голос, растущий в деревянном пространстве, словно листва, мне стало немного легче. Никому не могу я рассказать то, что у меня на душе; оно запаяно, закрыто смертными печатями и не разомкнется, пока не придет время. Мне все равно, что думают по этому поводу клирики, с Господом же мы поговорим отдельно. И не теперь.

Для священников у меня имелся в запасе небольшой список грехов, которые легко и приятно отпускать в предобеденные часы.

– Я не слишком добра к своей мачехе, графине де Солари.

Это знают все, это и так видно – никакой тайны, все начистоту. Я почувствовала, что отец Реми шевельнулся за разделявшей нас тонкой перегородкой.

– Почему так происходит?

– Она не слишком умна и терпеть не может меня. – Чистая правда. – Она считает, что отец излишне потакает мне, и ревнует. Когда моя мать умерла, отец недолго горевал по ней и после соблюдения положенного траура женился на другой. Мне тогда исполнилось двенадцать, и я восприняла это излишне болезненно.

Ни капли лжи, пусть он это почувствует. Я закрыла глаза и вспомнила: коридоры нашего замка в Шампани, казавшиеся мне тогда громадными, передвижение незнакомых людей, тогда еще чужую женщину рядом с отцом. Я смотрела, как он держал ее за руку, и поверить не могла. В их первую брачную ночь в графской постели оказался целый выводок лягушек.

Я шевельнулась, и квадратик солнца лег мне на правое веко.

– Я и вправду не слишком ее люблю.

– Отец стал любить вас меньше из-за того, что женился?

– Сначала мне казалось, что да. Потом я поняла, что его любовь никуда не исчезла. Но к тому времени я уже не смогла научиться любить его новую жену.

– Никого нельзя заставить любить, – произнес отец Реми, и я открыла глаза. Солнце немедленно воспользовалось этим и укололо в зрачок; я дернула головой.

– А где же проповедь о том, что я должна немедленно воспылать к ней любовью и больше никогда не допускать плохих и греховных мыслей?

– Дочь моя, – вкрадчиво сказал отец Реми, – если вы с двенадцати лет этому не выучились, то начинать, по-моему, бесполезно.

Я удивилась так, что не знала, что говорить дальше. Мне показалось, что он смеется за своей перегородкой, что там, в полутьме, расчерченной солнечными лучами, священник сидит, забросив ногу на ногу, и теребит подбородок, и смеется беззвучно. Как может он, неотесанный сельский кюре, говорить столь дерзко – не против меня, но против своего Бога? Я ожидала укора, увещеваний, проповеди о любви Христовой, но не этого лукавого тона, не фразы из арсенала мудреца.

– Вот с будущим мужем у вас есть шансы познать таинство взаимной любви, – продолжил отец Реми, так как я больше не произносила ни звука. – Великое таинство, дарованное лишь однажды, ибо истинная любовь – единственна. Наставила ли вас ваша мачеха в вопросах брака или же вы ждете наставлений?

– Моя мачеха, которую вы не советуете мне любить, святой отец, – сказала я, – предпочитает, чтобы я все узнала сама. И таинство любви, и таинство совокупления, ежели речь идет об этом. Она считает, что я покорюсь и приду просить у нее совета. Жестокая ошибка, и мне остается ее лишь пожалеть.

– А вы действительно дерзки, Мари-Маргарита, – заметил отец Реми. – Даже не знаю, пойдет ли вам смирение, которому я должен вас научить. Это словно навязать бантов на норовистую лошадь: несмотря на ленточки и колокольчики, она все равно вас сбросит.

Он хочет, чтобы я ему дерзила? Чего он добивается?

– Сравнить благородную даму с лошадью – невелика заслуга, – вымолвила я. – Чему вы на самом деле собираетесь учить меня, отец Реми? Правилам поведения в супружестве или смирению перед мужем и теми глупцами, что мнят себя достойными управлять моей судьбой?

Из-за перегородки до меня долетело хмыканье.

– Для начала я хотел бы завершить вашу исповедь, так стремительно превращающуюся в неуместный в исповедальне разговор.

– Ах, простите, – пробормотала я. – Что там еще? Я не умею прощать, я ревнива, иногда не выношу саму себя, читаю не слишком благочестивые книги и, конечно же, не блещу послушанием. Достаточно ли этого?