Читать книгу - "Развестись нельзя спасти - Екатерина Серебрякова"

– Галина Яковлевна! – вспылила я, а Кирилл только посмеялся и нежно поцеловал меня в висок.

– Борис знает?

– Я не говорила ему, – отреченно произнесла женщина. – Да и не смогу я такое сказать. Пусть разбираются сами.

– Не хочу вмешиваться в конфликт, но ему лучше бы узнать об этом раньше, – мы с непониманием посмотрели на Кирилла, а тот только неловко пожал плечами. – Если сын признанный и дело дойдет до развода, есть риск крупных изменений в компании. Сами понимаете. Я не знаю что там за семья и какие у них могут быть виды на имущество и активы.

В палате повисла звенящая тишина.

Я с ужасом осознала, что после возможного развода старших Миролюбовых часть акций Галины Ивановны очень просто может быть поделена между двумя братьями. Если они не договорятся о продаже или мирном ведении дел, холдингу настанет конец.

– Но ведь тридцать пять лет этого Рафаэля не интересовала наша фирма. С чего бы ему сюда лезть?

– Хотя бы из-за денег.

Что было делать в такой ситуации? Пожалуй, только ждать и уповать на милость судьбы.

До конца я не осознавала, что делу, на которое я положила десять лет своей жизни, в одночасье может прийти конец. В конце концов, дележка имущества на данный момент не планируется. Может, все еще обойдется?

Из больницы мы уходили во второй половине дня. В палату пришел Борис, и напряжение стало осязаемым.

Я одарила его осуждающим взглядом, а мужчины метнули друг в друга молнии. Бессловесная дуэль закончилась временным перемирием до следующей схватки, и мы остались по разные стороны двери больничной палаты.

– Ты как? – поинтересовался Кирилл.

– Пока не осознала всего, так что нормально. Переживать еще рано.

– Как насчет отвлечься от проблем?

– А есть предложения? – я лукаво посмотрела на мужчину, когда тот придерживал для меня дверь машины. Кирилл правильно расценил мое настроение и пообещал незабываемый день.

Наше свидание, бесспорно, – крайне занятное дело. Однако параллельно с ним происходили не менее занятные события.

В уже упомянутой ранее больничной палате остались двое: мать и сын.

Женщина лежала в постели, хотя была уже достаточно бодра, чтобы активно передвигаться. Мужчина стоял рядом, игнорируя наличие стула в полуметре от себя.

Он знал, что придуманная накануне история наверняка потерпела крах, и его мать уже знает всю правду.

– Значит, не Оля хочет вернуть семью? – первой нарушила тишину женщина. В ее голосе слышалась ирония. Одной фразой, не говоря об этом однозначно, она дала понять, что говорила об этом стократно.

– Я не задавал ей этого вопроса, лишь сказал о своих намерениях.

– Зато задала я. Девочка не готова простить тебя лишь потому, что ты наигрался и решил все вернуть. Люди не куклы, с ними так не поступают.

– Ты думаешь, я не понимаю? – нервными быстрыми шагами мужчина обошел кровать и встал с другой стороны ближе к окну. – Прекрасно понимаю, что нужно будет вылезти из кожи вон, чтобы сохранить брак.

– Значит ты решил? А как же Марина? Поиграл и выбросил?

– Мама, что ты говоришь? – мужчина раздражался от каждого слова. Его выводило из себя то, что даже родная мать не понимает происходящего. – Я ничего не решил. Все слишком сложно. А Марина все только усложняет! Она чудесная девушка: такая добрая, улыбчивая, легкая… Но она перегибает палку, хочет контролировать каждый мой шаг, ждет отчета обо всех действиях.

– Ей же двадцать. А тебе сорок и ты женат. Конечно, в каждом слове и косом взгляде девочка ищет скрытый смысл.

– Но я не могу так. Все очень сложно… – мужчина наконец опустился на стул и зарыл руки в густых темных волосах.

Я бы не смогла почувствовать то, что он чувствовал сейчас, даже находясь рядом. Его чувства были мне неизвестны: муки выбора, желание усидеть сразу на двух стульях. Я знала другую боль.

В моей памяти были еще свежи воспоминания, как осколки разбитого сердца больно царапали изнутри. Как я скрывала слезы в надежде, что не буду чувствовать боли, если ее никто не увидит.

Он заставил страдать меня, а сейчас страдал сам.

– Я не знаю, что делать, мам. Марина не отвечает на мои звонки. У Оли этот раздражающий Корнев. У них все серьезно? Я видеть его рядом с ней не могу!

– Ревнуешь? – саркастично спросила женщина, хотя в ее вопросе содержался ответ.

– Ревную. Потому что она все еще моя жена! Я не хочу, чтобы рядом с ней терся этот гад. Он сделает ей больно, понимаешь?

– Думаешь? А я слышала, что ей было больно, когда муж променял ее на молодую любовницу, – Борис поморщил нос и ничего не ответил. – Я не знаю, насколько у них все серьезно. Оля выглядит счастливой, а это самое главное. Попробуй подумать о том, кто или что сможет сделать ее счастливой.

– Разве со мной она не была счастлива?

Борис, вероятнее, вспомнил самые счастливые моменты наших отношений. Как мы смеялись, сидя на песке у океана в первый раз, как бесконечно ездили в магазин, чтобы подобрать краску для спальной именного того оттенка, который хотела я.

Что уж кривить душой, у нас было, что вспомнить. Но что вспоминала я, когда речь заходила о нашем браке? Наверное, тот самый момент, когда муж поставил жирную точку.

– Мам, что мне делать? – Борис поднял растерянный взгляд, в котором читались страх, отчаяние, полное непонимание происходящего и мысли о размытом будущем.

– Что ты ждешь? Что я дам тебе совет нахрапом брать Олю? Или уговорю ее вернуться к тебе после того, как ты завел себе любовницу?

– Она, знаешь, тоже не святая, – то ли от большой обиды, то ли из-за полной сумятицы в голове, но мужчина произнес это всерьез с обидой в голосе. – Не долго скучала по мужу, быстренько завела любовника. Может, он вообще у нее уже был?

– Следи за языком, сын мой. Жена была верна тебе на протяжении десяти лет брака, отдавала всю себя семье и вашему общему делу. Как ты смеешь обвинять ее в подобном?

– Мам, ты вообще на чьей стороне? Я сын твой. Помнишь?

– Надо бы сдать тест на материнство. Не верю, что могла родить такого балбеса!

Несмотря на сарказм и иронию, материнский инстинкт взыграл в женщине. Любовь к сыну была сильнее женской солидарности. И она протянула руки, чтобы обнять своего единственного ребенка.

– Конечно, я люблю тебя и поддержу, что бы ты не делал. Но Оленьку я люблю как родную дочь и искренне желаю ей счастья. Если она будет счастлива с тобой, если ты сможешь подарить ей счастья, в стократ большее, чем было до этого, я буду только рада. Но если она не сможет быть с тобой, не держи ее, не делай ей больно.

– А я? Мне ведь тоже больно. Я не могу видеть, как этот наглый тип обнимает ее, подвозит до дома…