Читать книгу - "Прощай, пасьянс - Вера Копейко"

Белым-бело за окном, увидела Мария, встав утром и отодвинув штору на окне.

— Ого, — выдохнула она, — какая красота!

Весь двор стал таким белым, до рези в глазах. Как хорошо, подумала она, что успела перенести розы в дом. То, что однолетние цветы ушли под снег, не страшно. Их век короток, всего-то длиной в северное лето. Через год сами вырастут, они без посторонней помощи заботятся о своем потомстве.

Она накинула на плечи пуховую шаль — какой бы неожиданной ни была зима, но никого здесь врасплох не застанет. Мария шла по дому, в теплом воздухе она чувствовала запах затопленных, но за лето отвыкших от дров и пламени печей-голландок. Ни в одном другом доме в Лальске нет таких. Федор высмотрел их за морями и велел построить у себя на новой половине дома. Круглые, обшитые черным железом, они высились от пола до потолка, быстро нагревались и щедро отдавали свой жар комнатам.

Никодим мастерски топил печи, никогда никакого дыма. С самого начала своей жизни в этом доме Мария полюбила Никодима, как и всех, кого любил Федор.

Никодим был интересен ей не только как истопник, он разводил ловчих птиц. Соколы жили у него в отдельной сараюшке, чистой, всегда прибранной, в которой никогда ничем не пахло, только теплом. Среди соколов был один, по имени Ясный, с которым Никодим и Федор ходили на охоту. Однажды они взяли с собой Марию. Это было в ее первую весну в Лальске. Тогда Мария и Федор даже помыслить не могли, чтобы расстаться хоть на миг.

Мария улыбнулась, отодвигая воспоминания. Это уже потом Федор, как и прежде, до женитьбы, уезжал на недели и месяцы за товаром и с товаром.

Лизина дверь была приоткрыта, Мария скользнула в спальню к сестре, почти не сомневаясь, чем она занимается. Конечно, стоит у окна, как только что стояла она сама. Потому что белизна первого снега завораживает каждого, успокаивает и примиряет с жизнью, что бы в ней ни происходило. Природа словно укрывает на время все тревоги и волнения, ожидания и надежды. Она просит людей: остыньте, отдохните от суеты, от страстей, чтобы весной снова взяться за жизнь с еще большей энергией.

— Мария, — не оглядываясь, позвала Лиза от окна, — ты только взгляни на калину и черемуху.

— Я уже видела, — отозвалась Мария, подходя к сестре. — Какая ранняя зима, птицы даже не успели склевать ягоды. — Она подняла со стула такую же, как на ней, пуховую шаль и накинула сестре на плечи.

— Давно я не видела такого начала зимы, — кутаясь в шаль, сказала Лиза, чувствуя, как тепло разливается по всему телу.

— А я думала, зимой тебе захочется залечь в берлогу, как медведице, — ответила Мария.

— Я сама так думала, но теперь я просто жажду, — зеленые глаза блестели неукротимым желанием, — зимних радостей!

— Каких же?

— Всяких!

— Например?

— Кататься в санях! В собольей шубе! Под звон бубенцов!

— Лубочная картинка! — фыркнула Мария.

— Но я хочу! Сегодня же! — не унималась Лиза.

— Хорошо, — согласилась Мария. — Желание беременной женщины — закон, — сказала она. — Я тоже хочу того же, что и ты. Сейчас же пойду и скажу Анне, чтобы она вынимала теплые вещи.

— Анна по-прежнему тоскует? — спросила Лиза.

— Мне кажется, — сказала Мария, — она понемногу приходит в себя. Вчера она вдруг сказала мне: только бы зиму пережить.

— Ее усатый и бородатый, видимо, уехал?

— Скорее всего. Но она молчит, а я не спрашиваю.

— Понятно. Да, — остановила Марию Лиза, — скажи Анне, чтобы она как следует проветрила собольи шубы. — Она наморщила нос. — Не могу терпеть лежалого затхлого запаха… — Лиза снова поморщилась.

Санки летели по главной улице Лальска, щедро присыпанной снегом, сестры сидели, укрытые медвежьей полстью, хотя мороз был еще не так крепок, чтобы заворачиваться в нее. Они скорее всего завернулись в нее, желая казаться невидимыми для чужих глаз. Но, как они говорили сами, всякая личина помогает лишь поскорее открыть, кто прячется от чужих глаз. Горожане останавливались и шептали друг другу: «Сестры катаются!» Тройкой лошадей правил Никодим. Бубенчики звенели, как хрусталь бокалов на свадьбе. Никодим прицепил самые звонкие, а их у него целое собрание.

Сестры смотрели по сторонам, радуясь чистоте и белизне, разлитой повсюду. Особенно хороши стали белоснежные церкви. Они всегда в этом городе содержались в порядке, на фоне зимы не казались темно-белыми, как со смехом определили сестры цвет здоровенного кобеля, который на пустынной ярмарочной площади ловил себя за хвост.

— Смотри, ошалел от зимы, — засмеялась Мария.

Лиза повернула голову, но санки уже пролетели мимо.

— Никодим, мы хотим в лавку, — попросила Мария.

— В которую новые ткани завезли? — спросил он, хотя сам хорошо знал куда. Жена Федора Степановича никогда не упустит случая, чтобы зайти туда.

— Да, Никодим. В нее.

Лошади повиновались Никодиму, как и всякая живность, с которой он имел дело. Они встали, замерли, стоило ему легонько натянуть поводья.

— Прибыли, — объявил он, вышел из саней, отбросил полсть и помог выйти сестрам. Он всегда ими любовался, а сейчас, глядя на них, глаз не мог оторвать. В своих соболях они чудо какие раскрасавицы. Ну, подумал он, сейчас начнется шипение во всех углах, если в лавке народ.

В лавке пахло свежей мануфактурой, вошедшие тотчас уловили этот особенный запах. Приказчик немедленно подскочил к ним, расплылся в медовой улыбке и провел к прилавку.

— Какая приятность, — шелестел он тихим голосом. — Мария Васильевна, Лизавета Васильевна… Не знаю, что удовлетворяющего вашим изысканным вкусам и предложить. — Он замер на миг. — Федор Степанович и не такое имеет… — решил прибедниться он.

Мария и Лиза щупали ткани, рассматривали пяльцы для вышивания, мотки разноцветных ниток. Зима длинная, надо запастись работой, не будешь же на самом деле спать в берлоге, как медведь…

Потом они осмотрели свечи, выбрали самые свежие и с хорошим запахом, купили несколько десятков.

He пропустили они и уголок со сластями. Сушеные финики, грецкие орехи хоть и есть в кладовой, но нового привоза всегда вкуснее.

В лавке народу было не так и много, но все, почтительно раскланявшись с сестрами, отошли подальше. В городе их считали скрытными и надменными. На балы в богатые дома не ездят, сами балов не дают. Чего только делают в своем доме за высоким забором — никому не ведомо. Спасибо почтмейстеру — следит, что им присылают и кому они пишут. Рассказывает, как самые свежие городские новости, что чуть не каждый день из Москвы в дом Финогеновых шлют журналы, газеты и книги.

Мария всегда замечала, что на нее смотрели особенно внимательно, когда они с Федором появлялись в лавках или на ярмарке. А однажды она услышала странный разговор, смысл которого сначала не поняла. У нее за спиной говорили два голоса, когда она разглядывала на прилавке кружева, привезенные из Кукарки на ярмарку. Она хотела понять, лучше ли они, чем у Анны.