Читать книгу - "Королева Кастильская - Виктория Холт"

Обоих обидел тон Хименеса, но они вынуждены были помнить, что после суверенов Хименес занимает самый высокий пост в Испании.

– Я не смогу изменить своего мнения, – холодно продолжал Хименес, – когда вижу, что в городе преобладает то, что называется язычеством.

– Мы послушно следуем правилам договора их королевских величеств с Боабдилом[12]во время Реконкисты. И поскольку я являюсь алькальдом[13]королевства Гранады, мой долг – следить, чтобы это соглашение выполнялось.

– Мне прекрасно известны условия этого соглашения, – покачал головой Хименес, – и очень жаль, что оно вообще когда-либо было заключено.

И все же эти условия имели место, и суверены не станут бесчестить себя и Испанию, не соблюдая их, – проговорил Талавера.

– Какие условия! – презрительно воскликнул Хименес. – За маврами сохранилось владение их мечетями, где они имеют право свободно справлять свои нечестивые языческие обряды! Что же это за особый город?

– Тем не менее условия капитуляции были именно таковы, – напомнил Хименесу Тендилья.

– Оставить их манеру одеваться, их старинные обычаи, разрешить им общаться на родном языке, распоряжаться своим имуществом! Прекрасный договор!

– И тем не менее, монсеньор, такие условия выдвинул Боабдил при капитуляции. Не прими мы их, нам бы пришлось многие месяцы… а может, и годы… терпеть массовую резню и, вне всякого сомнения, многие красоты Гранады были бы разрушены и навеки утрачены.

Хименес обвиняющим тоном заявил обоим мужчинам:

– Вы, Тендилья – алькальд, вы, Талавера – архиепископ. И вы с удовлетворением взираете на все те обычаи, которые не могут не гневить нашего Господа и заставляют плакать всех наших святых! Неужели вас не удивляет, какая несчастная участь выпала на нашу долю? Наш наследник умер. Его ребенок родился мертвым. Старшая дочь суверенов скончалась при родах. Что будет дальше, я вас спрашиваю? Что будет дальше? Что нас ожидает в будущем?!

– Монсеньор не может предполагать, что эти трагедии явились результатом того, что происходит здесь, в Гранаде! – пробормотал Тендилья.

– А я скажу вам, – прогремел Хименес, – что все мы стали свидетелями гнева Господня, и нам надлежит осмотреться вокруг и задать себе вопрос, чем мы вызвали его неодобрение.

В разговор вступил Талавера.

– Монсеньор, вы даже не представляете, сколько усилий мы затрачиваем на то, чтобы обратить этих людей в христианскую веру.

Хименес повернулся к архиепископу.

«И это я слышу от служителя церкви, от которого, казалось бы, можно было ожидать больше здравого смысла, чем от солдата», – подумал он.

Одно время Талавера был настоятелем монастыря Санта-Мария-дель-Прадо неподалеку от Вальядолида, а также духовником королевы. Это был отважный человек. Хименес знал, что Талавера, выслушивая исповедь Изабеллы, настаивал, чтобы она стояла на коленях, в то время как сам он сидел. И когда королева выразила несогласие, Талавера ответил, что исповедальня – это суд Божий, а он действует в качестве исполнителя Божьей воли, и потому ему подобает сидеть, в то время как королева должна стоять на коленях. Изабелла одобрила подобную смелость, одобрил ее и Хименес.

Было также известно, что этот человек, ранее епископ Авилы, отказался от огромных доходов, став архиепископом Гранадским. Он жил очень просто и большую часть своих денег тратил на благотворительность.

«Все это, конечно, прекрасно, – думал Хименес, – но что хорошего в том, чтобы утолить голод бедняков, дать им душевное тепло, ободрить их и так далее, когда их души подвергаются опасности? Что же делает этот мечтатель для того, чтобы обратить язычников мавров в христианскую веру?»

– Расскажите мне о ваших условиях, – коротко сказал Хименес.

– Я выучил арабский язык, – ответил Талавера, – чтобы понимать этих людей и разговаривать с ними на их родном языке. Своему духовенству я приказал сделать то же самое. Раз мы можем изъясняться на их языке, то сможем показать им огромные преимущества истинной веры. Я перевел на арабский язык избранные места из Евангелия.

– И о многих ли обращениях вы можете доложить? – требовательно спросил Хименес.

– О, – вмешался Тендилья, – это очень древний народ. У них есть своя литература, свои профессии. Монсеньор, да вы только взгляните на Альгамбру. Разве не чудо архитектуры? Вот он, символ культуры этого народа.

– Культуры! – завопил Хименес с горящими от гнева глазами. – Какая культура может быть без христианства?! Я вижу, что в Гранадском королевстве христианская вера не считается чем-то очень важным. Но так продолжаться не будет, уверяю вас! Так продолжаться не будет.

Талавера был в полном замешательстве. Тендилья поднял брови. Он был раздражен, правда, несильно. Он понимал фанатиков, подобных Хименесу. Просто перед ним стоял еще один Торквемада. Тот создал инквизицию, а такой человек как Хименес будет постоянно зажигать ее костры. Тендилья был недоволен. Его любимая Гранада доставляла ему несказанную радость своей красотой и величием. Теперь, когда они избавились от евреев, его мавры были самые умелые и трудолюбивые люди в Испании. И он меньше всего хотел разрушать мирное процветание своего города.

Он улыбнулся. Пусть этот фанатичный монах пышет злобой. Правда, он главный в Испании… Все же какая жалость, что такая должность не была пожалована цивилизованному аристократу… Однако Тендилья отлично понимал соглашение, заключенное Фердинандом и Изабеллой с Боабдилом, и надеялся, что по крайней мере Изабелла будет соблюдать это соглашение.

Поэтому, пока Хименес произносил напыщенные слова, он улыбался, не особенно беспокоясь.

Гранада была защищена от ярости этого фанатика.

* * *

Изабелла держала на руках младенца. Легкость маленького сверточка беспокоила ее.

«Некоторые дети очень маленькие, – успокаивала она себя. – Я так много волнуюсь, потому что все время ищу то, чего нет».

Она начала расспрашивать нянек о ребенке. Его маленькое высочество – хороший, спокойный ребенок. Он с удовольствием ест и почти не плачет.

«А может, было бы лучше, если б он сучил ножками и пронзительно орал?» – думала Изабелла. И тут же вспомнила о своей дочери Хуане, которая вытворяла подобные вещи.

«Я не должна выдумывать несуществующие страхи», – корила себя королева.

С ребенком была кормилица – крепкая женщина, с полными грудями, выпирающими из корсажа. От нее исходил такой сильный запах Olla podrida,[14]который даже несколько оскорблял обоняние королевы. Но кормилица просто излучала здоровье и была так привязана к младенцу, как никто другой из женщин, кормящих чужих детей.